451

Предложение "лечите не болезнь, а ее причину" вызвало дружный хохот инфекционистов и паразитологов.

214 +

452

Была такая болезнь в США - драпетомания
Описал её в 1851 году американский врач Сэмюэл Картрайт
Его статья в New Orleans Medical and Surgical Journal утверждала, что тенденция рабов убегать от своих хозяев на самом деле представляет собой излечимое расстройство психического здоровья.
В качестве наиболее эффективной лечебной процедуры предлагалась порка для более запущенных случаев - ампутация пальцев ног

94 +

453

Вот знаете, у меня было много собак и кошек, но произошедшее пару дней назад поразило меня. Гуляла я со своим щенком уже поздно вечером, на улице ничего не видно, моя собака начала меня с упорством тянуть к середине дороги, к какому- то камню, а потом разглядываю, а камень шевелится. Подошла посмотреть поближе, а это оказался маленький щенок, даже месяца нет от роду. Беру его на руки и бегу домой, осмотрела и поняла, что он при смерти. Сели мы в машину и повезли его в ветеринарную клинику, там нам выдали диагноз, но никто уже не верил, что щенок сможет выжить. Он был маленьким и худеньким, весь поцарапанный, сил у него вообще ни на что нет, я подхожу к нему, уже ревя, и он встаёт! Доктор - в шоке, как он может стоять, а он из последних сил ещё и хвостом виляет. Тогда я приняла усиленные меры по его выздоровлению. Прошло всего три дня с момента. как я его нашла, а он уже бегает по дому вместе с остальными собаками. Да, он хромает и часто устаёт, но он показывает всеми силами, что готов бороться за свою жизнь, и я помогу ему в этом. Ветеринары все в шоке, что это просто невозможно, за такой короткий срок - такие улучшения, болезнь почти победили, и щенок вскоре будет полноценной собакой. Даже в самых трудных ситуациях, люди, прошу, не сдавайтесь, вот вам маленький пушистый пример о том, как надо держаться за жизнь.

266 +

454

О ВЫДАЮЩЕМСЯ УЧЕНОМ И НЕПРИЯТНОМ ЧЕЛОВЕКЕ

Крупный германский ученый XX в., нобелевский лауреат по медицине 1931 г. Отто Генрих Варбург, почивший 1 августа 1970 г., ровно 55 лет назад, – одна из любопытнейших фигур в истории науки, если не сказать, экзотических. И не столько в плане чисто научных поисков, малопонятных среднестатистическому читателю, сколько в чертах его характера и обстоятельствах биографии. Недаром книжка о нем, написанная другим выдающимся ученым, учеником Варбурга и нобелевским лауреатом Хансом Кребсом, так и называется: «Физиолог, биохимик и эксцентрик».

Немало исследований посвящено как самому Отто Варбургу, так и знаменитому семейству Варбургов. Варбурги заявляли себя сефардскими евреями и настаивали, что являлись выходцами из средневековой Италии. Но первый сертифицированный, так сказать, их предок зафиксирован в 1559 г., когда Симон из Касселя перебрался в город Варбург, что в Вестфалии. Его дом, построенный в 1537 г., сохранился до сих пор. Симону была дарована охранительная грамота, благодаря которой он успешно выстроил карьеру менялы и ростовщика, Среди его потомков-Варбургов было много видных фигур, и отнюдь не только банкиров. В частности, были и два Отто Варбурга. Об одном, биохимике, речь еще впереди, а другой, лет на 30 постарше, был видным ботаником, специалистом по сельскому хозяйству и страстным сионистом – президентом Всемирной Сионистской организации. В 1921 г. он переехал в Палестину, возглавил сельскохозяйственную станцию в Тель-Авиве, основал Национальный ботанический сад в Иерусалиме, но выйдя на пенсию, вернулся в Берлин, где и умер в 1938 г. – надо сказать, вовремя.

Но вернемся к нашему Отто Варбургу, который Берлин не покидал. Он вырос в подходящем семействе – отец его, Эмиль Варбург, был известнейшим ученым, профессором физики в Берлинском университете и президентом Германского физического общества, другом Эйнштейна. Отто вырос в окружении величайших умов в истории науки, и это на него повлияло. Про него говорили, что к науке у него какая-то религиозная страсть. А религиозность в прямом значении этого слова ему не мешала, поскольку полностью отсутствовала: семья была ассимилированной, отец крестился, был женат на христианке; соответственно. он крестил и Отто, но религией в доме никоим образом не интересовались.

Отто отличало сильное честолюбие: он хотел добиться не меньшего, чем его кумиры – Луи Пастер и Роберт Кох. И он сосредоточился на идее победить самую страшную болезнь XX в. – рак. В 1911 г. он получил степень доктора медицины, шесть лет работал на морской биологической станции, а в 1-ую мировую войну храбро воевал в прусской кавалерии и был награжден Железным крестом. Когда стало ясно, что немцы войну проигрывают, Эйнштейн по просьбе друзей написал письмо Отто, чтобы тот, как обладавший огромным научным талантом, вернулся в академию. В 1923 г. Варбург сделал открытие, касающееся питания раковых клеток, отличного от всех иных клеток, что привело его к исследованию связей между метаболизмом и раком, а также к параллельным открытиям. Варбург изучал обмен веществ в клетках опухолей, фотосинтез, химию брожения, другие вопросы. В конце 20-х он чуть не дотянул до Нобелевской премии в области физиологии и медицины, но был ей награжден в 1931 г. за открытие природы и функций «дыхательных ферментов».

С приходом нацистов начался самый противоречивый и скандальный период его жизни. Поскольку его отец был евреем, то, согласно Нюрнбергским законам, Отто относился к полукровкам (мишлинге) первой категории. Однако, в отличие от 2600 ученых-евреев, покинувших Германию, Отто никуда уезжать не собирался, заявив как-то: «Я здесь был раньше Гитлера». И вовсе не только из романтических соображений германского патриотизма, свойственного многим тамошним евреям и ему тоже. Он на самом деле терпеть не мог нацистов, но по совершенно другим, не традиционным для нас причинам. Его мало беспокоило, что нацисты делали с другими евреями. Нацисты просто мешали ему работать. Когда они ворвались в его Кайзера Вильгельма Институт клеточной физиологии , Варбург стал орать на них, что сожжет институт, как только попытаются прервать его работу. Он не поднимал руку в нацистском приветствии и отказался развесить в лаборатории нацистские знамена – для науки это было лишним.

Впрочем, высказывался на тему нацизма он редко, и в целом оставался аполитичным. Ни трагедии клана Варбургов, часть которого погибла, ни общая трагедия еврейства его не волновали. Иностранным коллегам, упрекавшим его в терпимости к нацистским антиеврейским мерам, он объяснял, что сколотил слишком хороший исследовательский коллектив и потому остался в Берлине. В Америке, по его мнению, к нему проявили бы мало интереса. В любой эмиграции, в любом месте, кроме своего института, говорил он, его работа по спасению людей от рака была бы менее эффективной, а это есть самое главное. Русские после войны предложили построить ему институт в СССР, но он отказался, после чего с гордостью говорил, что ни Гитлеру, ни Сталину не удалось выдворить его из родного института. Правда, он постарался защитить от нацистов несколько человек из своего научного окружения, но беспокоился о них не столько как о евреях, как о своей работе.

И еще Варбург был геем: он прожил всю жизнь с неизменным партнером – Якобом Хайсом, администратором института кайзера Вильгельма, – и этот факт никогда особо не скрывался. Точно так же он не позволял нацистам препятствовать его гомосексуальной практике, как и вмешиваться в работу.

Однако нацисты его не трогали ни как еврея, ни как гея, ни как нелояльного к нацизму. Сначала в силу послаблений евреям-героям 1-ой мировой войны, а потом по другой причине. Как полагает Сэм Эппл, автор недавно вышедшей книги о Варбурге, его спасла специфика научной деятельности. Гитлер был помешан на страхе перед раком, который свел в могилу его мать. Он был зациклен на онкологических исследованиях, придумывал разные теории болезни, придерживался разных антираковых диет. Даже 21 июня 1941 г., когда вступил в действие план «Барбаросса», зафиксирован разговор Гитлера и Геббельса об онкологических исследованиях. Эппл полагает, что непосредственно Гитлер и распорядился не трогать Варбурга. В итоге, в течение всего нацистского режима Варбург с Хайсом жили на роскошной вилле в Далеме, на юго-западе Берлина, поблизости от других нобелиатов и его института. Вилла с ее пятиметровыми потолками, паркетами, облицовкой дорогим камнем, с внушительной конюшней и большим манежем, была построена согласно его подробным указанием. Соседи часто видели Варбурга прохаживающимся в сапогах со шпорами, сохранившихся еще со времен его военной службы, и называли «императором Далема».

Работы продвигались весьма успешно. За 12 лет нацистского режима он опубликовал 105 статей. В 1944 г., согласно ряду источников, Варбургу собирались присвоить вторую Нобелевскую премия, уже за открытия в области ферментов, но этого не случилось: по указу Гитлера граждане Германии не могли становиться нобелиатами.

Но самое удивительное – это то, что происходило после войны. Варбург был рад, что война закончилась. Но сразу после того, как со слезами на глазах сообщив об этом своему родственнику, он немедленно попросил у него 40 литров бензина, необходимых для исследований. Работа есть работа.

В отличие от всех прочих известных деятелей, работавших при нацистском режиме и проходивших процесс денацификации, Варбург ни с какими проблемами не столкнулся. Даже во время войны он продолжал оставаться членом в Королевском обществе – старейшей международной научной академии. Американцы вернули ему институт, где он продолжал работать до 87 лет; он благополучно возобновил контакты с научным сообществом, получал бесчисленные восторженные отклики, ездил читать лекции в европейские страны и США, в 1965 г. получил почетный докторат в Оксфорде. Трое сотрудников его лаборатории стали впоследствии нобелевскими лауреатами. Послевоенные плоды его научной работы нашли отражение еще в 191 статье и трех книгах. Институт получил его имя, и каждый год, с 8 октября 1963 г., дня 80-летия Варбурга, германское Общество биохимии и молекулярной биологии присуждает медаль Отто Варбурга.

Он был абсолютным фанатиком науки. Ничего больше его не интересовало, все остальное было мусором. И, видимо, как следствие, человеком он был подозрительным и неприятным. Его никто не любил, потому что на людей, если они не являлись интересующими его учеными, ему было наплевать. Весь вспомогательный штат лаборатории, с которым Варбург работал, после войны он уволил, поскольку считал, что они стучали на него в гестапо. Отличаясь аристократическими манерами и одновременно крайним нарциссизмом, он всегда считал себя гением высшей пробы и не уставал всем об этом напоминать. Как заметил один из его коллег, если уровень самолюбования оценивать по 10-балльной шкале, то у Варбурга он был равен 20. Шведский биолог Клейн как-то привез ему раковые клетки для исследований, а когда научный руководитель Клейна попросил дать рекомендацию своему подопечному, Варбург написал: «Джордж Клейн внес очень важный вклад в исследования рака. Он привез мне клетки, с помощью которых я решил проблему рака». Хотя некоторые его научные выводы считались ошибочными после войны (потом интерес к ним снова резко возрос), сам он этого никогда не признавал. И применял свои научные достижения к самому себе. Так, к концу жизни он фанатически следовал придуманным им научным диетам, пил молоко только из надоя коров из особого стада, хлеб ел, только выпеченный в его доме, а масло и сметану сбивал на центрифуге в собственной лаборатории. Невероятно упрямый, он отказывался пользоваться вошедшими в научный оборот терминами, в частности, словом «митохондрия», предпочитая сочиненные им самим.

Его называли воплощенным Фаустом. На замечание собеседника, что иногда приходится выбирать – наука или человеческие качества – Варбург ответил, что счастлив, занимаясь наукой. Но непомерное честолюбие его оказалось оправданным. Варбург считается одним из самых выдающихся биохимиков XX в. Его номинировали на Нобелевскую премию 51 раз, с 1929 по 1952 г., сначала трижды по химии, потом по медицине и физиологии, и он входил в список претендентов на премию 7 раз.
По крайней мере, наука таким выбором должна была остаться довольна.

Из сети

38 +

455

8 июля 1968 года на советские экраны вышла первая экранизация произведения Ильфа и Петрова — двухсерийный фильм «Золотой теленок» режиссера Михаила Швейцера.
В период съемок исполнителя роли Остапа Бендера Сергея Юрского окружающие замучили советами, как правильно играть «великого комбинатора». Он не мог спокойно себя чувствовать ни в гостинице, ни в ресторане, ни даже на улице — везде находились «режиссеры на общественных началах».
Юрскому, который в то время служил в ленинградском БДТ, приходилось жить в поездах, так как съемки проходили на «Мосфильме». Не случайно в одном интервью, которое он дал во время съемок, Сергей Юрьевич рассказал, что у него с Бендером появилась общая черта — железнодорожная болезнь. «Помните, когда у Бендера не было жилья, он садился в поезд и ездил неделями, — рассказывал Юрский. — У меня есть жилье, но с начала съемок я провел 50 ночей в поездах, курсирующих между Ленинградом и Москвой». При этом попутчики, зная, что Юрский снимается в роли «великого комбинатора», буквально замучили артиста советами. Так, однажды актер после спектакля в Ленинграде сел в «Красную стрелу», чтобы утром быть на съемках в Москве. Его попутчик представился инженером из Одессы и сразу начал излагать, каким должен быть фильм «Золотой теленок». Было два часа ночи, когда он категорически заявил Юрскому: «Ну, а теперь мы c Вами порепетируем!» Юрского спас стук в дверь их купе. «Я только на два слова, — сказал неизвестный. — Запомните, Остап Бендер никогда не улыбался!»

45 +

456

17 августа 1903 года было написано одно завещание. Не старый еще, но полностью слепой и не выносящий малейшего шума человек, вот уже много лет живущий на яхте, продиктовал свою последнюю волю. Два из 20 млн (нынешних трех миллиардов) собственноручно заработанных долларов он передавал Колумбийскому университету, причем с подробными инструкциями — как и на что их потратить

Этим человеком был Джозеф Пулитцер, а написанное в завещании стало зерном, из которого выросла самая престижная в Америке премия, голубая мечта каждого журналиста и писателя. Через восемь лет завещание вскроют, еще через шесть впервые назовут лауреата, и с того момента каждый год в первый понедельник мая совет попечителей Колумбийского университета в Нью-Йорке будет вручать Пулитцеровскую премию журналистам, писателям и драматургам. Ее обладателями станут Уильям Фолкнер и Эрнест Хемингуэй, Харпер Ли и Джон Стейнбек, газеты Los Angeles Times и The Washington Post, а также сотни отважных репортеров. Но заслуга Пулитцера не только в создании «Нобелевки для журналистов». Именно он сделал американскую прессу тем, чем она является до сих пор, — четвертой властью, инструментом влияния, одной из основ общества.

А его собственная биография, будь она очерком или репортажем, вполне могла бы претендовать на премию имени себя. Джозеф Пулитцер Joseph Pulitzer родился 10 апреля в 1847 году в Венгрии, в обеспеченной семье еврейского торговца зерном. Детство провел в Будапеште, учился в частной школе и, вероятнее всего, должен был унаследовать семейный бизнес. Однако, когда парню исполнилось 17, произошел первый крутой поворот. Он страстно захотел воевать. Но ни австрийская, ни французская, ни британская армия не пожелали принять на службу худосочного болезненного подростка с плохим зрением. И только вербовщик армии США, случайно встреченный в Гамбурге, легко подписал с Джозефом контракт — Гражданская война близилась к финалу, солдаты гибли тысячами, и северяне набирали добровольцев в Европе.

Юный Джозеф Пулитцер получил бесплатный билет на корабль и отправился в Америку. По легенде, возле порта прибытия он прыгнул за борт и добрался до берега вплавь. То ли это был Бостон, то ли Нью-Йорк — данные разнятся, но определенно причиной экстравагантного поступка стало желание получить больше денег: вербовщик в Гамбурге обещал $ 100, но оказалось, что можно прийти на сборный пункт самостоятельно и получить не 100, а 200. Видимо, Джозеф так и сделал. Пулитцера приняли в Нью-Йоркский кавалерийский полк, состоявший из немцев, там он честно отслужил целый год, до окончания войны.

После демобилизации Джозеф недолго пробыл в Нью-Йорке. Без денег, без языка и профессии он не нашел ни работы, ни жилья и отправился в Сент-Луис, где жило много немцев и можно было хотя бы читать вывески и общаться. Пулитцер был некрасивым, длинным и нескладным парнем. Обитатели трущоб называли его «Еврей Джо». Он брался за любую работу — официанта, грузчика, погонщика мулов. При этом Еврей Джо прекрасно говорил на немецком и французском, да и вообще был начитанным, любознательным, обладал острым умом и взрывным темпераментом.

Всё свободное время Джозеф проводил в библиотеке, изучая английский язык и юриспруденцию. В библиотеке была шахматная комната. Однажды Пулитцер, наблюдая за игрой двух джентльменов, познакомился с ними. Одним из шахматистов был Карл Шурц, редактор местной немецкоязычной газеты Westliche Post. Он посмотрел на сообразительного парня — и предложил ему работу. Получив работу, Пулитцер начал писать — и учился так быстро, что это кажется невероятным. Он стремительно овладел английским языком, его репортажи, сперва неуклюжие, затем всё более острые и запоминающиеся, очень быстро стали такими популярными, а слава такой очевидной, что уже через три года он занял пост главного редактора и приобрел контрольный пакет акций газеты, но скоро продал свою долю, прилично на этом заработал и поспешил в политику.

Дело в том, что Пулитцер был искренне влюблен в американскую демократию. И эта любовь двигала его вперед. Уже в 1873 году, всего через пять лет после того, как юнцом спрыгнул с корабля, в возрасте чуть за 20, он стал членом Законодательного собрания штата. Джозеф мечтал о реформах, о формировании общественного мнения, но, поварившись в политическом котле, понял, что всё это можно сделать с помощью прессы. Он ждал момента и наконец в 1878 году купил газету Dispatch, стоявшую на грани разорения. Он добавил к ней городской вестник Post и объединил их в St. Louis Post-Dispatch. Мимоходом он женился на Кейт Дэвис, 25летней дочери конгрессмена, и тем самым окончательно утвердился в высшем обществе Сент-Луиса. Брак этот был заключен с холодной головой, ведь главной пожизненной страстью Джозефа, уже была журналистика.

Как выглядела пресса до Пулитцера? Это были утренние газеты, в которых печатались политические и финансовые новости, да еще объявления о свадьбах и похоронах. «Высокий штиль», длинные предложения, дороговизна — всё было нацелено на богатую публику в костюмах и шляпах. Пулитцер понял (или почувствовал), что новые времена требуют другой прессы. Америка стремительно развивалась, образование становилось доступным, люди переселялись в города, появился телеграф, электрические лампочки позволяли читать в темное время суток. Он сделал ставку на простых людей, ранее не читавших газет. Как бы сказали сегодняшние маркетологи, Пулитцер первым перевел прессу из сегмента люкс в масс-маркет.

Прежде всего, Джозеф значительно удешевил St. Louis Post-Dispatch за счет новых технологий печати. Затем стал публиковать всё, что интересно большинству: новости городской жизни, курьезы, криминальную хронику, адреса распродаж, разнообразную рекламу. Пулитцер начал выпускать вечернюю газету, ее можно было читать после рабочего дня. Он первым ввел в обиход провокативные заголовки — набранные огромным шрифтом и бросавшиеся в глаза. Они обязательно содержали главную новость, а сами тексты были написаны простыми короткими предложениями, понятными даже малограмотным.

Пулитцер стал публиковать статьи, предназначенные специально для женщин, что тогда казалось немыслимым. Женщины — и газеты, помилуйте, что за вздор? Но самое главное — он превратил новости в истории. Дело не в самом репортаже, учил Пулитцер, а в тех эмоциях, которые он вызывает. Поэтому Джозеф заставлял своих сотрудников искать драму, чтобы читатель ужасался, удивлялся и рассказывал окружающим: «Слышали, что вчера написали в газете?» Но и это не всё. Сделав газету действительно народной, Пулитцер добавил огня в виде коррупционных расследований. В St. Louis Post-Dispatch публиковали ошеломляющие истории о продажных прокурорах, уклоняющихся от налогов богачах, о вороватых подрядчиках. Однажды Джозефу даже пришлось отстреливаться от одного из героев публикации. Но читатели были в восторге, газета разлеталась как горячие пирожки. Через три года после покупки издания прибыль составляла $ 85 тысяч в год — гигантские по тем временам деньги.

И тогда Пулитцер отправился покорять «Большое яблоко». Он залез в долги и купил убыточную нью-йоркскую газету The New York World. Методы были опробованы, и с первых же дней он устроил в сонной редакции настоящий ураган. Всё ускорилось до предела, репортеров и посыльных Джозеф заставлял передвигаться буквально бегом — чтобы первыми добыть новости. Он отправлял корреспондентов по всему миру и публиковал живые репортажи о самых захватывающих событиях со всеми деталями. Он всё время что-то придумывал. Его журналисты брали интервью у обычных людей на улицах — неслыханное дело! Именно в его газетах впервые стали широко использовать иллюстрации, в том числе карикатуры. С легкой руки Пулитцера в профессии появились так называемые крестовые походы, когда журналист внедрялся в определенную среду, чтобы собрать достоверный материал.

В воскресных выпусках The New York World печатался комикс The Yellow Kid про неопрятного малыша с лысой головой, торчащими передними зубами и оттопыренными ушами. Малыша звали Мики Дьюган, он не снимал желтую ночную рубашку и целыми днями слонялся в трущобах Нью-Йорка. Таким был герой первого в мире комикса, а его автор — художник Ричард Аутколт — считается прародителем современных комиксов. И вдруг этот желтый человечек появился в New York Journal. Изданием владел молодой амбициозный Уильям Рэндольф Хёрст, в недавнем прошлом репортер The New York World. Свой журнал Хёрст купил — вот насмешка судьбы — у родного брата Джозефа Пулитцера.

С борьбы за права на комикс началась недолгая, но ожесточенная битва двух гигантов — Джозефа Пулитцера и его недавнего ученика Хёрста. Хёрст перекупал журналистов у Пулитцера, тот перекупал их обратно. Для Хёрста не существовало никаких границ в описании кровавых подробностей и светских сплетен, Пулитцер же не мог выходить за рамки. На полях этой печатной войны и родилось то, что мы сегодня называем «желтой прессой» — перемещение акцентов с фактов на мнения, игра на низменных чувствах, упор на секс и насилие, откровенные фальсификации, искусственное создание сенсаций. Мальчишка в желтой рубашке стал символом низкой журналистики. Хотя эта война была недолгой, всего несколько месяцев, она легла пятном на биографии обоих и породила целое направление прессы.

На самом деле, конечно же, конфликт Пулитцера и Хёрста гораздо глубже, нежели гонка за сенсациями. Если для Джозефа самым важным было усилить влияние прессы на общество, то Уильям Хёрст говорил: «Главный и единственный критерий качества газеты — тираж». Впоследствии Хёрст скупал все издания, что попадались под руку, — от региональных газет до журнала «Космополитен», был членом Палаты представителей, снимал кино для предвыборной кампании Рузвельта, в 30-х нежно дружил с Гитлером и поддерживал его на страницах своих многочисленных газет и журналов.

Пока Хёрст сколачивал состояние, Пулитцер обратился к одной из главных идей своей жизни — разоблачению коррупции и усилению журналистики как механизма формирования демократического общества. Его газета вернулась к сдержанности, к рискованным коррупционным расследованиям. В 1909 году его издание разоблачило мошенническую выплату Соединенными Штатами $ 40 млн французской Компании Панамского канала. Президент Рузвельт обвинил Пулитцера в клевете и подал на него в суд, но последовавшие разбирательства подтвердили правоту журналистов. Бывший Еврей Джо стал невероятно влиятельной фигурой, это в значительной степени ему Америка обязана своим антимонопольным законодательством и урегулированием страховой отрасли.

Кстати, статуя Свободы появилась на одноименном острове тоже благодаря Джозефу Пулитцеру. Это он возмутился, что французский подарок ржавеет где-то в порту. В его изданиях развернулась мощная кампания, В ее результате на страницах пулитцеровской газеты было собрано $ 100 тысяч на установку статуи Свободы. Многие из 125 тысяч жертвователей внесли меньше одного доллара. И все-таки имена всех были напечатаны в газете и в короткое время необходимая для установки сумма была собрана. «Свобода нашла свое место в Америке», — удовлетворенно замечал он, еще не зная, какое значение будет иметь статуя в последующей истории.

В 1904 году Пулитцер впервые публично высказал идею создать школу журналистики. Это было неожиданно, ведь много лет подряд он утверждал, что этой профессии нет смысла учиться: надо работать в ней и приобретать опыт. Однако теперь, в статье для The North American Review, он написал: «Наша республика и ее пресса будут подниматься вместе или падать вместе. Свободная, бескорыстная, публичная пресса может сохранить ту общественную добродетель, без которой народное правительство — притворство и издевательство. Циничная, корыстная, демагогическая пресса со временем создаст народ столь же низменный, как и она сама…»

Только потом выяснилось, что на момент написания этих слов завещание год как было составлено — и высшая школа журналистики, и премия уже существовали на бумаге. Пулитцер продумал всё. Он указал, что премия должна вручаться за лучшие статьи и репортажи, в которых есть «ясность стиля, моральная цель, здравые рассуждения и способность влиять на общественное мнение в правильном направлении». Однако, понимая, что общество меняется, он предусмотрел гибкость, учредил консультативный совет, который мог бы пересматривать правила, увеличивать количество номинаций или вообще не вручать премии, если нет достойных. К тому же завещание предписывает награждать за литературные и драматические произведения. Позднее Пулитцеровскую премию стали вручать также за поэзию, фотографию и музыку. А через 100 с лишним лет добавились онлайн-издания и мультимедийные материалы. Каждый американский журналист готов на всё ради Пулитцеровской премии, несмотря на то что сегодня она составляет скромные $ 15 тысяч. Дело не в деньгах: как и предсказывал Пулитцер, расследования всегда ставят журналистов под удар, а лауреаты могут получить некоторую защиту.

Джозеф работал как проклятый. У него родились семеро детей, двое умерли в детском возрасте, но семью он видел редко, фактически жил врозь с женой, хотя обеспечивал ей безбедное существование и путешествия. В конце концов Кэтрин завела роман с редактором газеты мужа и вроде бы даже родила от него своего младшего ребенка. Но Джозеф этого не заметил. Его единственной страстью была газета, он отдавал ей всё свое время, все мысли и всё здоровье. Именно здоровье его и подвело.

В 1890 году, в возрасте 43 лет, Джозеф Пулитцер был почти слеп, измотан, погружен в депрессию и болезненно чувствителен к малейшему шуму. Это была необъяснимая болезнь, которую называли «неврастенией». Она буквально съедала разум. Брат Джозефа Адам тоже страдал от нее и в итоге покончил с собой. Медиамагнату никто не мог помочь. В результате на яхте Пулитцера «Либерти», в его домах в Бар-Харборе и в Нью-Йорке за бешеные деньги оборудовали звукоизолирующие помещения, где хозяин был вынужден проводить почти всё время. Джозеф Пулитцер умер от остановки сердца в 1911 году в звуконепроницаемой каюте своей яхты в полном одиночестве. Ему было 63 года.

Мария Острова

67 +

457

На этом сайте "поэтов" много,
Но большинство ждёт одна дорога:
Они per rectum идут ad rectum,
С любым проектом и всем комплектом.

Кривую рифму надыбал где-то?
Уже считает себя поэтом,
Уже несет просвещенье массам,
И Д'Артаньянам, и ********.

Я поименно запоминаю,
Кого постигла болезнь злая:
Владимир Ребрий и Шульцен Бойзен,
Всяк болтабаен, амбициозен,

Хромают рифмы, хромают ритмы,
Они страдают от аскариды,
Она им точит нутро вопросом:
Зачем мы пишем? Чего ж не бросим?

А нет ответа. Но еще хуже
Тот, кто на сайте вообще не нужен.
Конечно, ник он обычно прячет,
Но разве может он жить иначе?

Тот, кто зареган под словом кратким.
Две буквы: "ВеШай". И в беспорядке
Он перескажет после абсента
Всё, что несла новостная лента.

Всем интересно ж! Рифмуй глаголы!
Чему нас учит семья и школа?
Тому, что каждый на сайте нужен!
Никто не узнает, что ты контужен!

Но каждый знает, товарищ ВиШер,
Что ты опять смотрел телевизор!
Что ты опять исполнен эмоций!
Сожжён глаголом Сальери Моцарт!

Глаголы в рифму - стих гениален!
Таланту должен завидовать Сталин!
Ритм? Смысл и юмор? Кому это надо!
Рифму придумал - требуй награду!

Требуй, чтоб каждый на свете прочёл,
И восхитился, какой ты о(Р)ёл.