кресла спинке → Результатов: 5


1.

Самолёты, бесспорно, самый безопасный вид транспорта и самый быстрый. К тому же при нынешних железнодорожных расценках не так стремительно наращивают дефицит семейного бюджета. Из неудобств только одно - дети. Нет, не собственные, а незнакомые и шумные. Их всегда откуда-то набивается чертова прорва - полный самолет. Плюс с каждым - родители, которые не только занимают все свободное и несвободное пространство, но и непрерывно шикают на своих чад. A еще очень воинственно смотрят на окружающих, подозревая в каждом тайную невосторженность. А детишкам на шиканья пофигу - одни плачут, другие смеются, третьи орут. И все вместе плача, шикая, смеясь и оря - производят невообразимый гвалт. Какой-то особенно нервный рейс в этот раз подобрался - такая шумная обстановка, будто я в психушке или даже детском саду. Сижу, как санитар философии, спокоен, немного задумчив, смотрю в окно, чтобы не встретиться взглядом с каким-нибудь родителем. Но уже из последних сил. К счастью начали взлетать, и я совсем тихий сделался.
Безопасность полетов очень бросается в глаза, если ее разглядывать с комфортного расстояния, например из мягкого дивана у телевизора, а не из жёсткого самолетного кресла. Я летать люблю, но избегаю. Только когда совсем припрет. И весь полет, каждую его секунду, напоминаю себе какой вид транспорта самый безопасный. Во время взлета привык отвлекать себя посторонними мыслями. Сегодня, например, размышлял (глядя на авиадвигатель): “А вот интересно, самолетная турбина, это двигатель внутреннего сгорания, или нет? Потом в интернете поищу. Или лучше у знакомого ИИ спрошу.”
Вдруг эта турбина начинает завывать неисправными звуками чудовищной громкости. Ужас охватил меня моментально. Плюс к этим завываниям ещё и трясти начало, то ли турбулентность, то ли турбина разрушается. Я вцепился в ручки кресла и замер - жду неминуемого спасения, ведь самолеты - самый и так далее. Но звук вдруг стих. Сижу в холодном поту, пульс прямо наружу из меня выпрыгивает. Тут снова завывания и скрежет, напоминающий о похоронных ритмах. Но теперь я успеваю заметить (до приступа паники), что как будто бы вовсе не турбина источник звуков. А это сзади ребенок, гениальный звукоподражатель, так забавляется. Ему надоело орать, плакать и смеяться , уж не знаю как именно он развлекал окружающих перед этой выходкой.
Но это ещё не всё. Потом, когда волнение понемногу улеглось, чувствую, что ворота моей крепости ломает вражеское войско. Я держу оборону из последних сил - подпер спиной стык двух половинок и уперся покрепче ногами в землю, а осаждающие действуют тараном - бум, бум. Надо непременно мне продержаться до подхода резервов. Нет, не продержался - проснулся. Талантливый на звукоподражание ребенок танцует на спинке моего кресла со своей стороны под одобрительные возгласы мамаши.
Вот лечу (в смысле исцеляю) теперь нервы трамваем. Пусть и опасный транспорт, но очень благоприятен для нервного здоровья.

2.

Вчера моя кошка Муська, с которой мы вдвоем живем на даче, во время ливня прибежала домой очень сильно мокрой.
Полотенец на такой случай у нас с ней не предусмотрено, поэтому стал вытирать ее первой попавшейся под руку тряпкой. Тряпкой оказалась моя любимая повседневная тельняшка с полуоторванными рукавами, висевшая на спинке стула, в то время как на мне была надета тельняшка «парадная» в которой я езжу в город и в магазин. Она обычно висит на спинке кресла.
Сегодня история повторяется. Эта чучелка залетает в избу в виде мокрой тряпки и я пытаюсь ее хоть как-то осушить. Думал, как накануне, вытереть своей любимой тельняшкой со спинки стула, но ее там не оказалось. На кресле лежала «парадно-выходная», но не ей же.
Нашел оторванный рукав от еще одной тельняшки (у меня их много), осушил мокрохвостую в меру сил и стал искать пропажу.
На стуле нет, на кресле нет, под стулом и под креслом нет, под лежанкой и под столом нет…
Сел в кресло думать.
Точно помнил, что ночью эту тельняшку повесил на спинку стула вместе с трениками. В дом никто не заходил. Муська моих вещей не трогает.
Валить все на домового? Но у нас прекрасные отношения (не буду входить в подробности).
Я вообще-то циничный материалист и знаю, что материя состоит из вещества и поля (еще вроде плазма есть и что-то еще сугубо квантовое, в чем я не разбираюсь), поэтому в наличие домовых и прочих, в бессмертие души, тем более, в Бога - верю.
Кто во все это не верит, пусть объяснит мне, что такое файлы из моего компа и где они живут.
Так вот, идя в кресле, мне пришлось прибегнуть к народному средству попросить домового (у меня, кажется, это домовАя), - «поиграл и брось».
… Через минуту взгляд мой остановился на родном животе, облеченном в пропавшую тельняшку!
Тут я конечно вспомнил, что с утра в ней хожу, просто не обращал внимания.
Да, старость не радость, это кладезь опыта и мудрости…
Совсем недавно, желая однокласснице здоровья в день рождения, упоминал Альцгеймера и Паркинсона. Деменцию, слава Богу, забыл.
А они-то про нас, пенсионеров, не забывают!
Всем здоровья!
И не читайте перед обедом газет, в которых смеются над Байденом…

4.

Опять на тему детства...

Порядочное количество лет назад. Сидим смотрим телек. Родители увлечённо пялются в какие-то вести-новости, я пытаюсь упасть с кресла, раскачиваясь на его спинке. Вести-новости мне не интересны. До поры до времени.
Тут начинается сюжет о каком-то чуваке, который как-то странно перевернулся на машине. Диктор в какой-то момент нарекает его чудилой. Мне вспоминается в этот отнюдь не прекрасный момент, что я недавно в своей начальной школе слышала замечательную рифму к этому слову. Вместо буквы "ч" - буква "м". Рифма мне понравилась. Родителям - не очень...

5.

Странно, но похоже эта история здесь не публиковалась.
По материалам "Хроники Иерусалима"

Еврейская фамилия с нееврейским именем – Шапиро Генрих.
Это было потрясающе!
Вы спросите – что в этом потрясного?
Три тысячи человек стояли и аплодировали, то есть хлопали в ладошки:
из-за кулис на ярко освещенную сцену вышел богато наряженный в ордена
Леонид Ильич Брежнев. Год 1968 – награждение Грузинской Советской
Социалистической Республики орденом Ленина с прикреплением оного к
Красному знамени республики в честь ее пятидесятилетия.
Все стоят, а он сидит – Шапиро Генрих. Корреспондент агентства
Ассошиэйтед Пресс. Белая рубашка с короткими рукавами, черный галстук,
пиджак сзади на спинке кресла. Никто уже не смотрит на дорогого Леонида
Ильича – все смотрят на Шапиро Генриха. Он один сидит и, представьте
себе, не аплодирует.
Это было зрелище!
У Генриха Шапиро усы как у Сталина. Плечи как у Гриши Новака. Сидит
спокойно и смотрит целеустремленно на сцену, как пророк, заранее
предвидевший комедию.
Москва, два года спустя. Это уже по рассказу Георгия Осиповича Осипова.
На достоверность можно положиться полностью – все годы советской власти
свободно выезжавший во все заграницы, кое-что несомненно знавший
человек.
Москва, Тверской бульвар, старое здание ТАСС, без четверти шесть утра по
московскому времени. Наш старый знакомый Шапиро Генрих выгуливает своего
дога и внимательно оглядывается по сторонам. Дог "отмечает" путь своего
следования у каждого столба и грязной урны. У здания ТАСС дог сделал
свое дело, но Шапиро Генрих остался недоволен – у решетчатого светового
окна на панели, как всегда с выбитыми глазницами, он заметил сквозь одну
из них дымок (удивительное дело: стекла по большей части выбиты были по
всему Советскому Союзу, хотя они были десятисантиметровой толщины и
чтобы их выбить, нужен отбойный молоток),.
Продолжая свой путь, американский Шапиро думал – с чего бы быть дымку с
подвального этажа ТАСС. Поэтому обратный путь он провел бегом, заметив,
что дымок идет все более интенсивно. Это уже очень не понравилось догу,
но он был на поводке, и у него не было выбора.
На квартире в соседнем переулке наш Шапиро Генрих бросился к телетайпу
(был в то время такой аппарат для быстрой передачи мыслей из страны в
страну телеграфным способом). Его сообщение было кратким, в силу
обстоятельств, и содержало всего четыре слова: "В Москве горит здание
ТАСС".
Москва, восемь часов утра по местному времени. В большой кабинет
Генерального директора ТАСС входит многолетний и несменяемый ни при
Сталине, ни при Хрущеве и ни при Леониде Ильиче товарищ Логунов. Возле
стола стоит референт с пачкой телетайпных сообщений из телеграфных
агентств мира. Одним из первых было сообщение из Нью-Йорка, из агентства
Ассошиэйтед Пресс: "По сообщению нашего московского корреспондента
Генриха Шапиро, в Москве горит здание ТАСС".
– Вы читали это сообщение? – вопрос референту.
– Да, – отвечает референт, – очередная провокация.
– И все-таки, – замечает наученный быть осторожным Логунов, – кто у нас
дежурный по пожарной части?
– Старший дежурный Шапиро, очень бдительный и заслуженный человек.
– Вызовите его, пожалуйста.
Через пятнадцать минут добудились до Шапиро…
Когда Шапиро входил в кабинет Логунова, за ним ворвался вихрь
черно-сизого дыма. В соседних кабинетах заработали телефоны. Все звонили
по номеру 101. Этажи все были в дыму, а снизу очень подогревало.
Пожарные вовсю работали брандспойтами и топорами. Подвальный этаж ТАСС
со сгоревшими десятилетиями хранившимися архивами превратился в грязный
плавательный бассейн…
После того как этажи ТАСС очистились от дыма, а пожарные уехали
рапортовать о выполнении своего долга, у Логунова собрались
ответственные начальники отделов – на планерку.
– Слава богу, обошлось. – на большее у Логунова не нашлось слов.
– На сегодня хватит. – И когда последний из ответственных товарищей
покинул кабинет, Логунов, уверенный что он в одиночестве, в сердцах
произнес: "Два мира – два Шапиро!".
Уже к 12 часам дня по московскому времени эта распечатанная в двух
экземплярах фраза лежала на столе у руководителя КГБ Семичасного и у
начальника ГРУ.
Дело решили замять.

Партнеры

Реклама