Шутки про шёл - Свежие анекдоты |
На Олимпийских играх 1928 года в Амстердаме произошла удивительная история.
Австралийский гребец-одиночник Бобби Пирс уверенно шёл по дистанции, прилично обогнав своих соперников, как вдруг заметил на своём пути утку с утятами. Несмотря ни на что, Бобби решил остановиться, чтобы пропустить их.
За то время, пока он пропускал утиную семью, его соперник ушёл вперёд на пять корпусов. Но Бобби собрался с силами, до конца заезда наверстал упущенное и финишировал первым.
|
Видеоклипы последних лет о всяких разноцветных революциях и прочих майданах оживили в памяти картинки первой командировки в Африку.
Недели через полторы-две после нашего прибытия по назначению, в городе начался примерно такой же карнавал, который мы наблюдаем в репортажах с Ближнего Востока и незалежной. Только алжирские повстанцы - радикальные исламисты, кроме всего прочего, ещё выстраивали различные городошные фигуры из автомобильных покрышек и поджигали их, что в результате давало внеочередное полноценное солнечное затмение. Ну, и ещё разница была в том, что армия и полиция была на стороне светских властей, а не разбежались или безучастно наблюдали.
И вот в такой непростой общественно-политической ситуации у разлучённых с Родиной русских парней подошли к концу запасы Смирноффых и Джонни-пешеходов, закупленных во Freeшопе и нелегально ввезённых в жаркую мусульманскую страну.
Кстати, для того, чтобы обойти таможенные запреты и провезти что-то неположенное, применялась простенькая военная хитрость: при вскрытии чемодана, сумки или коробки таможенник сталкивался нос к носу с игрушечным Хрюшей, ну, или с фотографией чемпионки ВДНХ по закромам сала. Лицо Магомеда тут же изображало некий меланж брезгливости, отвращения и панического страха, как будто он вдруг увидел облёванного и обосранного с ног до головы Фредди Крюгера или Собчак с Малаховым, его руки начинали работать в режиме вентилятора (что было очень кстати при 40%-ом тепле), заодно указывающего на выход из аэропорта. Поэтому сначала у нас с собой было.
Но вернёмся к нашим русским парням, среди которых, кстати, были: два хохла, еврей, узбек, армянин и, то ли якут, то ли чукча. В сложившихся обстоятельствах, когда закуски было навалом, а всё что было «для аппетита» закончилось, невзирая на так некстати образовавшуюся чрезвычайную ситуацию, было принято мудрое решение послать гонца. В качестве такового единогласно был выбран «молодой боец», а если быть точнее, то «доверие» было оказано мне. Надо сказать, что в Алжире, хоть и с трудом, но можно было купить вино или пиво местного разлива, но различались эти мочеобразные напитки только цветом: от красного мутило и поносило, а от жёлтого наутро раскалывалась голова. Впрочем, она и от красного была тяжёлой. Но! Был один не предусмотренный антиалкогольной компанией нюанс: в аптеках города в мирное время свободно продавался чистый медицинский спирт. И совсем недорого. Вот эта самая субстанция, расфасованная в пластиковые пузырьки по 250 мл, или если по-нашему, то грамм, предназначенная для сугубо медицинских целей, и выступала в роли продукта первой необходимости российских контрактников. Помочь мне, ещё не освоившемуся в городе, добровольно вызвался Парфён. Он, будучи на втором году, явно сильнее других скучал по Родине и, соответственно, испытывал необходимость залить вялотекущую ностальгию шедевром алжирской фармакологии. К тому же, у него была машина.
В городе нас явно не ждали - всё горит, вокруг стреляют, слегка попахивает слезоточивым газом, с одной стороны баррикады и беснующаяся толпа, с другой - бронетехника и кордон из военных и полицейских. Все магазинчики, которые не успели разбить и разграбить, закрыты на решётки и ставни, но аптека, находившаяся через дорогу, как раз посередине между выясняющими отношения высокими сторонами, сука, открыта! Мы спешились и уверенной (кто бы сомневался?) походкой направились к цели. Рыжему мужику в штатском, представившемуся сотрудником службы безопасности и сносно говорившему по-французски, вместо документов мы предъявили русский дух с перегаром, а также предоставили к осмотру шорты и майки. Рыжий, как появился из толпы, так в ней и исчез. Страшно почему-то не было.
Аптекарь уже был в курсе, что русские ежедневно перед сном растираются спиртом и делают примочки, поэтому без лишних вопросов отпустил нам десять пузырьков и поспешил закрыть свою лавочку, а мы удовлетворённые удачным шопингом, направились к машине, оставленной в переулке. Когда из-за ближайшей баррикады какая-то гопота начала выражать нам необоснованное и к тому же непонятное недовольство и бросила в нашу сторону несколько камней, я наклонился и сделал вид, что тоже подбираю камень. Слышал, что собак такое движение отпугивает. Подействовало - недовольство спряталось за баррикадой. Больше претензий к нам у радикальных мусульманцев не было. Страшно не было.
На этом всё могло бы благополучно закончиться, но мы упустили из виду одну мелочь - в городе был объявлен комендантский час, и выходили мы в город до того, а возвращались уже после того. То есть после запретных 20-ти ноль-ноль. Здесь нелишне будет сказать, что солнце там не заходит и даже не закатывается, оно, провисев почти весь день в зените, вдруг в течение каких-то пяти минут буквально падает за горизонт. И вот оно упало. Из ночных светил остались только фонари. Помните: Ночь, улица, фонарь, аптека… Нет, не так. Сначала всё-таки была аптека, а значит: Аптека, улица, фонарь.
Так вот, под одним из таких фонарей, буквально в 500 метрах от накрытого стола, за которым, как мы тогда наивно полагали, не хватало только нас, на совершенно пустынной дороге, мы нарываемся на патруль. Три сына Аллаха, облачённые в военные мундиры, остановили машину и полюбопытствовали, не являемся ли мы зачинщиками беспорядков, провокаторами или, страшно подумать, иностранными шпионами. В качестве доказательства нашей неправоты и серьёзности их намерений нам были предъявлены два Калашникова и один гранатомёт, небрежно направленные в наши вспотевшие пупки. Где-то совсем рядом раздавались автоматные очереди и какие-то хлопки. Начало становиться страшно.
Продемонстрировав новым знакомым содержимое пакета и рассказав о древней русской традиции растирать перед сном пятки спиртом, мы принялись сбивчиво объяснять, что мы заблудились, и доказывать нашу лояльность правящему режиму и непричастность к беспорядкам.
Беседа протекала на арабо-французском языке, так как мы были слабы в арабском (я, например, успел запомнить только одну фразу, которая там слышалась на каждом шагу и поначалу, почему-то, резала слух: «Асма, хую» и означала «Слушай, брат»), а воины Аллаха свободно владели французским только на уровне начальной школы для умственно отсталых.
В процессе неравноправных переговоров мы, неожиданно для самих себя, вдруг живо осознали, что, оказывается, единогласно поддерживаем действующую власть и вместе со всем прогрессивным человечеством до глубины души возмущены действиями оппозиции и их приспешников. Для большей убедительности мы, с помощью мимики и жестов, изобразили полное осознание и раскаяние, а также поклялись родителями наших собеседников и всеми их родственниками, что больше так никогда не будем, что отныне будем хорошо учиться, слушаться маму, есть манную кашу и пить рыбий жир по утрам.
Внимательно выслушав наши пламенные речи и, вдоволь насладившись своим всемогуществом и властью над неверными, сыны Аллаха о чём-то между собой перетёрли и приказали нам следовать дальше, но никогда больше не нарушать законы их Великой Державы. Предложение Парфёна, который шёл, шагал по Земле вроде бы сносно, но соображал альтернативно, пойти с нами выпить за дружбу между народами было не понято, а посему со словами: «Ну и хуй с вами, не очень-то и хотелось», мы поспешили восвояси.
Зато в этих самых восвоясях нас, надышавшихся свежего воздуха с примесью гари и слезоточивого газа, но с трофеями, ждал сюрприз: оказывается пока мы шлялись чёрт знает где, в расположение прибыл ещё один товарищ и по такому случаю выставил на стол двух литровых Смирноффых, один из которых уже был алчно ополовинен и аппетитно закушен. Причём эти тыловые крысы божились, что пили исключительно за наше здоровье и благополучное возвращение из-за линии фронта и искренне желали нам «Если смерти, то мгновенной, если раны - небольшой». Ну а спирт, что спирт? Он потом был смешан в соотношении 1/1 с водой, перелит в осиротевшую стеклотару и оставлен в холодильнике до лучших времён, которые были не за горами. Да, когда я сказал, что запасы были полностью исчерпаны, я немного покривил душой. Все знали, что почти у каждого есть в запасе как минимум две бутылки – на Новый год и на день рождения. Впрочем, это был всего лишь красивый предлог для того, чтобы оттянуть их злоупотребление на пару-тройку недель.
P.S. Вот так я получил «боевое крещение», о котором сегодня вспоминается, конечно же, с улыбкой, неизменно сопровождаемой думой о том, какие же мы всё-таки были безбашенные дураки! © serge tardif ™
|
|
Без "него".
Шёл скелет по тротуару
Подошёл к пивному бару
И, как принято по-русски
Выпил пива без закуски.
Выпил много: литров пять,
Начал к дамам приставать
Неприличные услуги
Стал скелет им предлагать.
А они ему в ответ:
- У тебя же "его" нет!
Чем ты будешь веселить нас?
И обиделся скелет.
Взял верёвку, кусок мыла
И поплёлся в туалет.
Понял, что на этом свете
Без "него" житухи нет.
10.08.2015.genar-58.
|
|
1990-е годы, довольно крупный город. Напротив дома моего хорошего друга (в то время он был студентом) открылось кафе. И всё бы ничего, если бы оно тут же не стало локальным неофициальным гей-клубом. Других посетителей там не было. Вообще. То ли хозяин сам был из нетрадиционалов, то ли денежку ему платили, но бизнес шёл и процветал уже около года. Немудрено, что по вечерам "дяди как тёти" слонялись по близлежащему скверу, распугивая всех своим видом. Да и приставали неслабо. Славка (назовём друга так) устал от всего этого бардака, и в его голове родился "гениальный" план. Через приятеля-срочника была достана дымовая шашка (или шашка для проверки противогазов, не суть важно), и наш герой в один из вечеров направился с нею к этому "гнезду разврата". Что было дальше, представить легко. Открывается дверь, кидается шашка, дверь закрывается на палку. Когда охреневшие пид@ры вынесли дверь, Славка уже занял безопасный наблюдательный пункт. Местные менты с неохотой пошарили рядом, да и разошлись. Постепенно история забылась, и всё бы ничего, если через некоторое время Славка не провалил с треском сессию. Как оказалось, за столиком напротив двери сидел его препод.
|
|
Недавно вспоминали в кругу друзей историю двадцатилетней давности, и было решено поведать её миру. Разумеется, с изменёнными именами и без указания места действия, чтобы никому не было обидно.
Диспозиция такова: средина девяностых, зима, очень ранее утро первого января очередного года. Я и мои друзья: Миша (сосед и друг детства) и Лариса, составляющие ныне вместе очень дружное семейство, оказались в другом районе города с целью посетить наших общих друзей. Ну в общем, как это обычно бывает: кто-то звонит и поздравляет с наступающим, потом рождается вполне ожидаемая мысль совместно поднять бокалы...
Тем более, что городская администрация клятвенно обещала организовать движение общественного транспорта всю новогоднюю ночь. Воспалённому алкоголем мозгу 15 минут на автобусе — это практически рядом. Вот только из-за стола встань и ты уже там где надо. Однако моя будущая супруга назвала нас с Мишей идиотами и осталась дома, а Лариса ну никак не могла отпустить Мишу одного, и поехала с нами. Оделись кто во что горазд. Я, например, был в бушлате, который обычно использовал на зимней рыбалке, потому что он был тёплый, а также потому, что в его карманы уместилась выпивка-закуска-подарки, которые мы хотели с собой взять. Остальные были одеты соответственно. Лариса, например, была заботливо закутана в любимый ватник Мишиной тёти, потому что холодно, и ещё, как сказал Миша: «не в театр идём, а так в гости по соседству».
Доехали отлично и быстро на автобусе, поздравили друзей лично, выпили, закусили, пора бы теперь и домой. И тут обнаруживается, что решимости городской администрации организовать движение транспорта не хватило до самого утра. То есть варианта два: такси или пешком. Пешком отпадает, ибо всё-таки далековато после бурной новогодней ночи, и уже чувствовалась усталость и крайнее нежелание совершать бодрящую часовую прогулку под зимним новогодним небом.
Благо на перекрёстке был кажущийся на первый взгляд избыток предложения на рынке извоза в виде вереницы самых разных бомбящих автомобилей. Ожидаемо, что утром первого января тариф будет непривычно особенным. Мы были морально готовы к пяти- или даже десятикратному коэффициенту против обычного «ночного» тарифа, что мы раз в год могли себе позволить, ибо мы с Мишей, хоть и параллельно учились, зарабатывали на тот момент выше среднего.
Однако, сумма, озвученная первым в очереди таксистом, превзошла все вменяемые ожидания. Она ровно в два раза превосходила месячную зарплату учительницы в средней школе, что можно установить абсолютно точно, поскольку Лариса именно и была школьной учительницей на тот самый момент. Оставаясь, впрочем, работать в школе скорее из чувства долга перед обществом, нежели ради заработка. Мы с Мишей тоже немного обалдели от ценообразования в области извоза в новогоднюю ночь и решили вступить в переговоры с бомбилой с целью получить скидку раз эдак в несколько, причём как минимум, а как максимум, так во много раз.
Бомбила на контакт сначала не шёл, однако после полуминутного сопения, выдал встреченное предложение:
- Ну пусть баба ваша за щеку возьмёт, тогда скину немного.
См. выше, мы и правда были одеты как люди стоящие на самой низкой ступеньке социальной лестницы (ватник, бушлат, валенки). Однако, даже в этом случае сие предложение было явным перебором. Потому что значительная часть населения нашего города уже посетила места не столь отдалённые, а ещё не менее значительная часть, судя по образу жизни, готовилась к такому событию в своей жизни. Иными словами, для города, живущего отчасти «по понятиям», такое предложение было более чем не комильфо. Но, наверное, что-то замкнуло в голове работника баранки и педалей под конец морозной новогодней смены и ему помимо денег захотелось ещё и тепла. Разумеется в том виде, как он себе это тепло представлял. И причём настолько, что это желание выжгло все предохранители в мозгу.
Спортсменами, а тем более чаками норрисами или джеки чанами, мы с Мишей не были, но детство и юность прошли на границе с промзоной, а также обычным делом были качалки, подростковые разборки, боевые искусства, ну или то, что под ними тогда понималось... В общем представляете о чём я? Миша, пробывший первую половину детства в ранге очкарика-ботаника, вынужден был преуспеть в этом всём больше, чем остальные, иначе вторая половина детства была бы ещё более печальной, и он был бы бит всякой гопотой практически ежедневно. А в юность он вступил бы просто изгоем. Время такое было. Подобного исхода Миша не хотел, поэтому задерживался в нашем подвальном спортзале частенько допоздна.
В общем, пришлось ему и железо потягать, и на турнике повисеть, и спаррингах постоять, как и нам всем. Но ему, наверняка, в силу телосложения и имиджа с существенно большим фанатизмом, чем остальным.
И тут какой-то бомбила так оскорбляет его любимую Ларису, в которой он души не чает и на руках носит. Миша тоже посопел какое-то время, потом снова наклонился в приоткрытому стеклу машины и ответил вопросом на предложение бомбилы:
- Так ты что, защеканец что ли?
Ответ по степени экспрессии превосходил первоначальный вопрос. Про троллинг тогда не знали, а это значит, что Миша был первым в истории троллем нашего города, а может и всей страны, или даже всего мира. Причём спонтанно.
Затем последовала короткая перепалка с использованием не афишируемых, но хорошо известных русских идеологем, а ещё спустя буквально пару секунд бомбила вынырнул из водительской двери с монтировкой в руке и злобным блеском в глазах и начал приближаться к Мише с явным требованием сатисфакции. Остальные бомбилы тоже напряглись, было понятно, что собрата они не бросят, на что наверняка этот самый собрат с монтировкой и рассчитывал на своих коллег.
Дальше я помню всё довольно смутно, ибо всё было очень быстро, а я был уже весьма нетрезв. Пытаясь одновременно как-то прикрывать Мишу хотя бы со спины, я понимал, что в такой ситуации самое главное, чтобы не затоптали хрупкую Ларису, которая в такой ситуации чувствовала себя определённо не в своей тарелке и информировала об этом всех вербально при помощи громкого визжания и междометий, поскольку ругаться матом так и не научилась. О том, чтобы нам всем отступить или убежать уже не могло быть и речи. Битва началась. Поэтому выполняя роль гибрида сломанной ветряной мельницы и взбесившегося вентилятора на раскатанном шинами льду проезжей части, я с переменным успехом и перманентным энтузиазмом тоже активно участвовал в этом действе.
Сначала я подумал, что всё очень плохо. Потом мелькнула надежда, что как-нибудь всё-таки отобьёмся. Потом уверенность стала нарастать, когда мы буквально нащупали свободный ото льда участок асфальта под прикрытием сугроба с одной стороны и запаркованного грузовика с другой. Ситуация как-то стабилизировалась. Затем я начал беспокоиться, что Миша кого-нибудь убьет отнятой у первого бомбилы монтировкой. Потом я понял, что мы практически победили. А в финале приехал милицейский бобик, вызванный кем-то из благодарных зрителей из близлежащих домов, чтобы зафиксировать нашу убедительную победу по очкам в милицейском протоколе.
Из минусов было то, что бомбилы обычно были на короткой ноге с милицией, что могло быть чревато при составлении протокола. Из плюсов то, что в составе наряда был наш приятель по школе. Составили протокол относительно мирно и быстро, бомбилы собрали выбитые золотые коронки, которые смогли найти в темноте, все вместе вытерли с физиономий сопли цвета заката, и мы втроём воспользовались любезным предложением наряда подбросить нас до дома (спасибо приятелю из наряда). Когда мы грузились в милицейский УАЗик у большинства бомбил было на лицах написало злорадство и уверенность в том, что нас везут как минимум на расстрел, ну или хотя бы в сибирь на урановые рудники.
Дома рыдающая Лариса была передана на руки моей будущей супруге, от которой я в течении последующих десяти секунд узнал о себе больше, чем за всё прошлое и будущее время совместной жизни. А мы с Мишей приняли про сто грамм антидепрессанта. Покурили. Потом удвоили дозу лекарства и наконец всё-таки тоже пошли спать, так и не поняв с каким чувством вставать завтра и как жить дальше вообще.
Спустя пару недель нас вежливо и официально пригласили для дачи показаний. Всё-таки в деле появились заявления о ЧМТ (что не подтвердилось), сломанной руке, двух сотрясениях мозга, не помню уже о скольких сломанных носах и всех остальных травмах по мелочи, причинённых непосредственно Мишей и мной (конечно больше Мишей, потому что героем дня был несомненно он, а я просто практически на подтанцовках у него был, но валить всё на друга мне бы совесть не позволила. То есть - лямку обоим тянуть. Друзья всё-таки).
Всё вместе это уже тянуло на вполне отчётливую уголовную перспективу. А это значило: прощай ВУЗ и хорошая работа с ещё лучшей перспективой... И, здравствуй зона!
Знакомых нужного уровня из соответствующих органов, способных как-то повлиять на процесс, у нас не было, и вечер накануне прошёл в тяжёлых раздумьях, сборах вещей и сушении сухарей, ибо уверенности, что после дачи показаний нас отпустят на все четыре стороны, не было. Скорее наоборот.
Помощь пришла неожиданно. Вернее мы с Мишей тогда до конца не поняли, что это именно помощь, а не простое баловство. Брат Ларисы - Гена был замом главреда городской газеты. У неё в семье все имеют то или иное отношение к творческой интеллигенции. Сам главред выжил из ума ещё при Брежневе и интересовался исключительно составлением колонки «сад и огород». Поэтому, можно сказать, что именно Гена и определял редакционную политику главного городского печатного органа. Практическая польза от участия четвёртой власти в этом деле была для нас не очевидна, но на допрос мы отправились в сопровождении Гены, по его настоянию.
Вызывали на дачу показаний по одному, но Гена настоял, что поскольку процесс имеет общественный резонанс (о как он сразу завернул!), а адвокатов у нас нет, то пусть хоть пресса как-то участвует в этом всём безобразии. При этом он сыпал названиям свежепринятых законов (средина 90-х, не забыли?) и именами и изречениями региональных и федеральных политиков. В результате следователь быстро сдался с условием, что Гена будет сидеть в уголке на табуретке и молчать. Первым на допрос пошёл я.
Практика показала, что Гена и глагол «молчать» несовместимы. Уже после пяти минут допроса Гена нависал над следователем и требовал привлечь всю городскую администрацию к ответственности за саботаж работы общественного транспорта в новогоднюю ночь. Ближе к десятой минуте следователь узнал, что именно он персонально, как представитель органов, ответственен в том, что по ночам городом правит таксистская мафия, творящая беспредел на улицах и угрожающая жизни и здоровью мирных жителей, а органы правопорядка вместо того, чтобы с этим бороться хотят бросить этих самых ни в чём неповинных жителей за решётку.
Следователь уже не пытался заткнуть Гену, когда он переходил к победному финалу. Со следователем он уже был в тот момент на «ты», по крайней мере со своей стороны. Затащив в кабинет Мишу, ожидающего в коридоре, и посадив его рядом со мной, он снова навис над сидевшим за столом следователем, на лице которого была изображена беспредельная тоска и желание, если не умереть прямо здесь и сейчас, то как минимум, чтобы всё происходящее имело место с кем-нибудь другим, но никак не с ним.
- Вот смотри, - снова обратился Гена к следователю, - Два молодых парня. Учатся, работают. Будущее страны, одним словом. А с другой стороны кто? Кровопийцы, желающие за одну ночь в году сделать годовую выручку? Ты на чьей стороне? Их там сколько в машинах сидело? Шестеро? Причём с монтировками! Вооружённые то есть! Иными словами не просто вооружённые, а группой лиц и по предварительному сговору! Ты подумай сам на чьей ты стороне? Что мне в редакционной статье писать? Чтобы люди с наступлением темноты вообще по домам сидели? А то их либо убьют шатающиеся по городу вооружённые банды, или милиция им за попытку отбиться от этих самых банд дело пришьёт и в тюрьму посадит? Мы какое государство строим? Правовое?...
Тут Гена взял паузу. Если бы на столе был графин, то Гена наверняка бы из него налил в гранёный стакан и картинно выпилил. Но Графина не было, поэтому Гена продолжил свою речь:
- Давай, сделаем так, - снова навис он над следователем, - Ребята извиняются в редакционной статье в следующем номере, на первой полосе, за то, что назвали таксиста «защеканцем» по ошибке. Понимаешь. Ну обознались ребята по пьяному делу. Новый год всё-таки. А умысла оскорбить у них не было. Понятно? А про сказки, что два пьяных студента парализовали работу всего городского такси мы просто забудем. Ты же не хочешь, чтобы над этой ситуацией все в городе смеялись? Да все ржать в голос будут, когда узнают как двое юношей, возглавляемые учительницей русского языка и литературы, которая по комплекции метр шестьдесят в прыжке, а при слове «жопа» вообще гарантированно падает в обморок, разгромили превосходящие силы бомбил, у которых рожи шире радиаторов их собственных машин. Ты хочешь чтобы я об этом написал? А я могу... И причём, ни слова не совру.
Следователь думал некоторое время. Потом обратился к нам с Мишей:
- Так, вы двое - в коридор. Сидеть и ждать.
Гена остался со следователем один на один. В последующие минут десять из-за двери доносился Генин голос. Отдельные слова разобрать было сложно, но общий смысл улавливался. Было понятно, что Гена расписывал всё новые и новые картины апокалипсиса, которые обязательно будут отражены в его редакционной статье. А если бы его время от времени произносимые «ха-ха-ха» услышал бы Станиславский, то он бы совершенно точно изумился, и наверняка бы пересмотрел кое-что в своей школе.
Собственно с этим своим «ха-ха» Гена вышел из кабинета следователя и потянул нас с Мишей на улицу. За секунду до закрытия двери в кабинет я увидел взгляд следователя вслед Гене. Именно в этом взгляде я понял что такое четвёртая власть. Её смысл умещается всего в двух словах: «пожалуйста, отстаньте».
Купив пива в палатке у остановки, чтобы как-то прийти в себя, мы устремили свои взоры на Гену. Тот торжествующе помолчал, обвёл взглядом окружающий пейзаж, потом похлопал нас по очереди по плечу, допил залпом пиво и вынес приговор:
- Свободны, затейники. Но дальше давайте без телесных повреждений.
В следующем номере городской газеты, как и было обещано Геной, красовалась большая статья про ужасы творящиеся на ночных улицах города. Где мы с Мишей представали практически ангелами и искренне извинялись перед таксистом XYZ (имя, фамилия и отчество было указанно в статье полностью) в том что мы ПО ОШИБКЕ назвали XYZ «защеканцем». И обязуемся больше его этим унизительным словом не называть.
Заявление в милиции от XYZ и его коллег были забраны ими в тот же день. Сам XYZ был вынужден уехать из города, потому что иначе как «защеканцем» его никто больше не называл. Всё-таки специфика мировосприятия в то время знаете ли... И такое «погонялово» хуже, чем чёрная метка для капитана пиратского корабля.
|
|
Раз вернулась мода на истории студенческие, экзаменационные...
Подошёл я как-то к приятелям, ожидавшим своей очереди сдавать зачёт; что-то электротехническое. Разговор, естественно, шёл о соответствующих нюансах - в контексте возможного интереса преподавателя. И, вот, в тему, подошедший и вставший рядом товарищ поинтересовался, почему на ж/д, а также пассажирском электротранспорте используется ПОСТОЯННОЕ, а не переменное (дело было в середине 70-х годов!) напряжение.
Ну, пошли реплики-предположения, в основном связанные с помехами, с потерями и т.д. Мною же была высказана мысль о тяговом моменте при включении - каковая тут-же была товарищем одобрена! После чего он потребовал мою зачётку - для регистрации успешной сдачи зачёта...
А я был с другого потока, и мне этот зачёт сдавать было не надо.
|
|
ДЕНИСКА
Петербург. Май-июнь1983 года. Перед работой я веду своего трехлетнего сынишку в садик. На тротуарах громадные лужи после ночного дождя. Дениска с удовольствием шлёпает по лужам. Брызги веером разлетаются в стороны. В них радугой отражается солнце. Красиво... но холодно. Я какое-то время терпела, а потом решила его остановить. Объясняю ему: «Дениска, ты в тёплой курточке, в брюках, в резиновых сапожках. Тебе тепло. А посмотри на маму. Я в тоненьких чулочках, в туфельках. Я промокну, замёрзну и могу заболеть». Дениска прекратил свои «водные процедуры», какое-то время шёл молча, а потом вдруг выдал: «Мама, кргда я вырасту взрослым, я заработаю много денег, куплю тебе резиновые сапожки и МЫ БУДЕМ ВМЕСТЕ ХОДИТЬ ПО ЛУЖАМ!»
Дениска, я всё ещё жива и всё ещё жду твоего звонка.
|
|
В этой истории практически нет юмора, и она никак не уместится в обычные интернетовские 2-3 абзаца. Но, поверьте, дело того стоит. Тем более, что история - фактически эксклюзив, звучала несколько раз в тесном кругу, без выноса наружу. Теперь, похоже, настало время для большего охвата, как раз под День Победы.
В 70-е годы наша семья жила в Ростове-на-Дону по адресу: Крепостной переулок, дом 141, кв. 48. Обычная кирпичная пятиэтажка в центре города, через дорогу наискосок от бассейна "Бриз", если кому интересно точное местоположение.
Там и сейчас кто-то живёт, в нашей двухкомнатной хрущёвке. Равно как и этажом выше, в 51-й квартире, в однокомнатной. А вот во времена моего детства в квартире номер 51 жила бабушка Соня, тихая улыбчивая старушка. Я помню её плохо, можно сказать, вообще не помню ничего, кроме того, что у неё всегда был в прихожей мягкий полиэтиленовый пакет с карамельками, которыми она угощала меня, прибегавшего за солью или ещё по каким хозяйственным поручениям.
Моя мама и Софья Давидовна нередко беседовали, соседи в ту пору были гораздо ближе друг к другу, поэтому и отношения были более открытыми.
Прошло много лет, мы давно переехали, и как-то раз мама рассказала мне потрясающую историю. Ей, конечно, это стало известно от соседки, так что сейчас это получается - "из третьих рук", уж извините, если где-то ошибусь. Передаю, как услышал.
***
Софья Давидовна в молодости училась в Москве, проходила практику в каком-то издании, а когда началась война - стала стенографисткой-машинисткой в редакции газеты "Красная Звезда". Их там было несколько молодых девчонок, и работали они в основном на грандов советской журналистики - тем летом сорок первого Соне достался Константин Михайлович Симонов, именно его тексты она и перепечатывала большую часть времени.
А время было тяжёлое. Немцы подступали к Москве, ежедневные авианалёты, редакция перебралась куда-то в пригород столицы, фактически готовится эвакуация. И вдруг посреди всего этого кошмара объявляют: "В Москве концерт! В филармонии! Есть пригласительные билеты для газеты, кто желает поехать?"
Желали поехать все. Нашли какой-то то ли автобус, то ли полуторку, набился полный кузов почитателей музыки, в том числе и Софья, и Симонов. На дворе то ли конец лета, то ли начало осени, доехали без приключений.
А там красота - дамы в модных платьях, офицеры в парадном обмундировании, немногочисленные штатские тоже нашли во что приодеться. Наши девчонки смотрят во все глаза, масса известных людей, да что ты! На сцене - оркестр... тут воспоминания размываются, вроде мама неуверенно припоминает, что речь шла о премьере симфонии Шостаковича. Но в целом атмосферу чувствуете, да? Кусочек счастливой мирной жизни.
В середине первого акта начинают выть сирены противовоздушной обороны. Оркестр прекращает играть, выходит распорядитель и говорит: "Товарищи, у нас неожиданный перерыв, кто хочет, может спуститься в фойе, там бомбоубежище, это будет безопаснее." Зал сидит молча, ни один человек не поднимается со своего места. "Товарищи, я вас прошу - спуститесь в бомбоубежище!" В ответ тишина, даже стулья не скрипят. Распорядитель постоял, постоял, развёл руками и ушёл со сцены. Оркестр продолжил играть до окончания первого акта.
Отгремели аплодисменты, и только потом все спустились в фойе, где и переждали тревогу. Соня, конечно же, приглядывает за "своим" Симоновым, как он там да с кем. О его романе с Валентиной Серовой все знали, и надо же тому случиться - на этом концерте они практически случайно встретились.
Серова была с какими-то военными, Симонов схватил отчаянно отбрыкивающуюся Софку, подошёл вместе с ней к актрисе и представил их друг другу. Это, конечно, был, скорее, повод для начала разговора, но юной стенографистке и этого хватило - ещё бы, сама Серова, звезда экрана!..
Потом Симонов и Серова отошли в сторону и там, за колоннами, долго о чём-то разговаривали. Разговор шёл на несколько повышенных тонах, все вокруг деликатно как бы не замечали происходящего. Симонов о чём-то спрашивал Серову, та мотала головой, он настаивал на ответе, но в результате добился лишь того, что Валентина Васильевна развернулась и оставила Симонова одного у этих колонн.
Тут объявляют о начале второго акта, все возвращаются в зал, взмах дирижерской палочки, и вновь гремит музыка. Время пролетает незаметно и вот уже практически ночью грузовичок едет обратно, в кузове трясутся зрители, моросит мелкий дождь. Софья украдкой посматривает на Симонова, тот сидит молча, курит папиросы, одну за другой...
Доезжают до расположения, все расходятся спать, полные впечатлений.
Глубокой ночью, часа в три, наша героиня просыпается от того, что её будит посыльный: "Софка, вставай, тебя срочно требует!" Она спросонья, наскоро одевшись, прибегает в дом, где жил Симонов. Константин Михайлович стоит у тёмного окна, смотрит вдаль. "Софья, садитесь за машинку" - и начинает диктовать:
"Жди меня, и я вернусь, только очень жди,
Жди, когда наводят грусть жёлтые дожди,
Жди, когда снега метут, жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут, позабыв вчера..."
И Софка стучит по клавишам и плачет. И слёзы капают на первый печатный экземпляр знаменитого стихотворения.
***
Долго думал, писать ли этот пост. Ведь никаких письменных свидетельств нет. Софья Давидовна Юкельсон умерла в конце восьмидесятых, других похожих воспоминаний найти не удалось, Яндекс об этом тоже ничего не знает.
В каких-то архивах наверняка найдутся факты, подтверждающие или опровергающие этот рассказ. Но мне он кажется достойным для сохранения в нашей памяти - маленький кусочек истории большой страны.
Такие дела.
|
|
Понравился мне в спортзале один молодой человек. Спортивный такой, высокий, симпатичный. А познакомиться как-то всё не получалось, не было удобной возможности. Ну, что делать, надо самой ситуацию форсировать, счастье-то оно должно быть с кулаками…. И вот вчера специально дождалась его в спортбаре после тренировки, дай думаю, вид сделаю, что сама без машины. Соку себе взяла, позу приняла поизысканнее, сижу, жду…
Час почти просидела, смотрю - идёт.
- Ой, молодой человек – говорю – вы меня не выручите? Такси что-то долго не едет….
Ну и глазками сама, естессно, хлоп-хлоп…. завлекаю, вроде как....
Он - а куда Вам?
Я – да рядом тут, на Береговой, за мостом….
Сейчас, думаю, к нему в машину сядем, познакомимся, а там скажу, что чего-нибудь забыла и обратно вернусь.
- Ну, хорошо – отвечает – пойдемте…. хоть мне и не туда немножко….
И мы пошли. Прошли мимо девочек на рецепции, мимо охранника на выходе, затем мимо автостоянки, где среди прочих машин мирно стояла моя «ренушка», и так же пешком направились дальше в сторону моста.
Причём мой спутник оказался настолько скор на ногу, что я еле поспевала за ним на своих каблуках. В общем, не успела я опомниться, как мы с ним уже шагали по мосту.
Почему я не остановилась, я сама не понимаю. Видимо, просто было уже как-то неудобно, вроде как сама напросилась. К тому же он практически сразу же воткнул себе в уши наушники и, лишь изредка на меня оглядываясь, шёл молча, а мне оставалось только семенить сзади.
В итоге, минут через пятнадцать-двадцать мы с ним перешли, наконец, мост, спустились под него и оказались возле какого-то обшарпанного общежития, где я остановилась, потому что дальше идти уже просто побоялась, там начинался частный сектор, и вообще была сплошная темень, даже фонари не горели.
Мой попутчик, по-своему истолковав мою остановку, подвел меня к дверям и, вынув из уха один наушник, спросил:
- Вам сюда?
Я кивнула и выдавила – Спасибо.
- Обращайтесь – любезно улыбнулся он в ответ, вновь воткнул в ухо наушник и, развернувшись, пошел обратно к мосту, всё так же споро отмеряя шаги своими длинными ногами.
Ситуация была, мягко говоря, несколько глупая. Я зачем-то бросила свою машину, перешла мост и теперь стояла у какой-то жуткой общаги, из окон которой мне уже приветливо махали несколько мигрантов. Простояв так в глупом оцепенении ещё пару минут, я вздохнула и поплелась обратно, стараясь не обращать внимания на приветственные гудки проезжавших автомобилей и размышляя о том, что если бы в нашем городе учредили клуб профессиональных дур, то меня бы точно выбрали в нём председателем.
© robertyumen
|
|
Работал я как-то администратором в супермаркете, и продавались у нас в огромных количествах дешёвые развесные пельмени. Все обсуждали, из чего их делают. Самый занимательный казус с ними...
Приходит как-то очередная возмущённая бабуля и заявляет, что ей в "наших" пельменях кошачий зуб попался, и предъявляет тонкую и острую косточку.
Дружно пытаемся её разубедить, чтобы шум не поднимала на весь магазин. Типа: "Да это просто осколок говяжьей кости" и т.п.
А она никак не унимается: "Это кошачий зуб!".
Когда все наши доводы закончились, вспомнили, что один из наших продавцов на ветеринара когда-то учился, уж он-то точно скажет.
А Юра просто мимо шёл и вообще был не в курсе начала разговора.
И вот мы его спрашиваем:
- А что, Юра, это правда кошачий зуб?
И, соответственно, передаём ему эту злополучную косточку.
Он внимательно её рассматривает (профессия, блин) и заявляет:
- Нет... Пожалуй, больше на крысиный похоже...
|
|
ПРОВЕРЕННЫЙ МЕТОД
Чемпионат СССР 1973 года больше запомнился его участникам не своими шахматными эпизодами, а одной примечательной деталью...
Турнир проходил в Москве, в Центральном Дворце культуры железнодорожников на Комсомольской площади, а рядом с Дворцом культуры шёл ремонт, и рабочие то и дело гремели отбойными молотками, мешая шахматистам обдумывать ходы.
Никакие просьбы, увещевания и обращения в различные инстанции не помогали. Ответ был один: "У каждого своя работа".
Тогда за дело взялся главный судья первенства Борис Шмулевич Равкин. Каждый день он стал приносить ремонтникам пару бутылок водки, и в 16:00, когда начинался очередной тур, за окнами Дворца культуры железнодорожников наступала полная тишина!
|
|
Реальный случай из прошлой моей, шахтёрской, жизни:
Шёл как-то наш бугор (бригадир, сиречь) с молодым практикантом из ГорПТУ по уклону. Практикантик был совсем "зелёный", первый спуск в шахту - для ознакомления, так сказать, с будущим героическим рабочим местом и его окрестностями: со штреками всякими, с горизонтальными и наклонными выработками, с путями возможного отхода в случае форс-мажорных обстоятельств - ну, и с наглыми чумазыми рожами, которые только и ждут возможности поржать по любому поводу...
А в сырых выработках, если кто не знает, вполне себе на деревянной крепи или по краям трапов могут произрастать грибы - бледно-фиолетовые такие, хилые и противные, на тонких и гнутых кощеевых ножках... Мерзость, короче.
Так вот: чапает бугор впереди, а практикант - сзади. Оглядывается бугор - а пацан на ходу поганки эти сапогами своими резиновыми, по-малолетству, пинает - только шляпки в стороны разлетаются...
Я этого человека, бугра нашего, хорошо знаю, поэтому рассказанному им вполне верю - он и не на такое способен был, я с ним бок о бок двенадцать лет проработал...
Короче: сделал он круглые испуганные глаза, да как начал орать: Ты что, парень, с ума сошёл?! Ты что делаешь?! Они же ядовитые, ты же видишь, что я их стороной обхожу и даже на них не наступаю?! У них же сок хуже кислоты какой - прожрёт тебе сейчас сапоги с портянками, а потом за ноги примется! И матом, и матом... И бегает туда-сюда, плюётся, руками себя по бокам хлопает - трындец, короче: сапоги-то, мол, казённые, новенькие; на один раз с материального склада выданные, с условием последующего возврата - а всякий молокосос, мол, и т.д...
В общем, надраматизировал обстановку дальше некуда: бедный пацан стоит бледный весь, и трясущимися губами спрашивает: А что же теперь делать, Александр Николаич? А Александр Николаич пар немного сбавил и советует деловито: смывать надо, пока разъедать не начало. Пацан было сапогом в канавку, а Александр Николаич ему: да не водой, голова ты садовая; эти грибы воды не боятся, иначе не росли бы тут, в сырости. Их только солью можно, они соли боятся...
В результате практикант мочился на собственные сапоги: убедил его старший и опытный товарищ, что другого выхода нет - иначе не спасти ему ни госимущество, ни собственные копыта...
И это, между прочим, была ещё не самая идиотская из всех шуток, которые ожидают новичка в шахте.
|
|
Это было три года назад, тогда самая дешевая водка стоила 89 рублей, а запомнилось - вот почему.
Ехал я в феврале по трассе Москва - Сантк-Петербург, шёл мокрый снег. С встречных фур мой "Фольксваген" обдает растаявшей кашей, как назло, кончается в бачке омыватель. Останавливаюсь у продуктового магазина, прикидываю, что магазина или ларька с автожидкостями долго еще не будет, беру две самых дешевых бутылки водки, явно палёной, выливаю их в бачок омывателя. В салоне от горячего движка сразу делается лёгкое водочное амбре. А вот и он, родной гаишник, старший сержант, проверяет документы, принюхивается:
- Выпивали?
Пришлось вылезти, выпачкав руки, открыть капот и бачок омывателя, из него на всю округу запах подогретой водки. Для форсу говорю:
- Три бутылки "Путинки"!
Он:
- Что, и не дрогнула рука? Круто!
И сдвигает шапку с затылка на лоб....
|
|
Случилась эта история в году так 82-83, когда студентов в начале осени ещё посылали помогать собирать картошку в колхозы.
Парни жили в большом пустом зале, уложенном матрасами. И вот как-то вечером после уборки картошки замечаю какую-то движуху - в середину зала выходит рабфаковец Юра Сазыкин, откупоривает бутылку вина и выпивает её залпом за раз в позе горниста. Аплодисменты отовсюду - спор с кем-то Юрой выигран. И всё бы хорошо, но выпитый алкоголь даёт о себе знать. А тут минут через 20 стук в дверь, заходит повариха и говорит - а не желает ли кто поработать на кухне и будет полностью освобождён от нелёгкой уборки картошки на поле.
Всего делов-то - вставать в 5 утра и помогать по кухне, то да сё. И тут, как в фильме "Операция Ы", вскакивает Юра с криком "Я!"
Следующие 3 дня в колхозе шёл проливной дождь и все студенты были освобождены от уборки и только Юра в 5 утра ...
|
|
Тут пошла серия историй «мир не без добрых людей». Ан, нет, расскажу свою.
В забегаловке с приятелем выпили по паре бутылочек пива. Не чтобы захмелеть, а так, для поддержания разговора. Мне, чтобы нахрюкаться до состояния «сейчас спою и набью кому то морду», этого пива ведро надо. Только всё равно даже у небольшого количества выпитого пива есть отрицательные эффекты. Во-первых, непьющий учует запах спиртного даже от немного выпившего человека. Во-вторых, выпитое пиво рано или поздно начинает проситься наружу. Проще говоря, я пошёл «в кусты», вернее в узенькую лесополосу справить нужды. Поздний вечер, место тёмное, народу – никого. В поле зрения появляется идущий перпендикулярным курсом человек, метрах в пятидесяти от меня заваливается лицом в снег. На оклики не реагировал. Подойти я не решился, может у него нож в пузе торчит, свидетелей нет, меня же потом за крайнего и примут. Иду к ближайшим торговым рядам, метров 150. Хоть, как уже говорил, поздний вечер, большинство торговых точек работает. На просьбу о помощи ответы типа «я тут шаурма/ мандарынка/батарэйка продавать, мая хата с краю». Минут через пять нашёл курящих охранников этого бедлама. Уговорил их пойти посмотреть, кто там, в снегу валяется, замёрзнет ведь. Обнаружился мужик, ходящий, как зомби, от дерева к дереву и периодически падающий. Ясно, пьяный, а не раненый бандитской пулей. Зато мне, якобы «пьяному» (сказался запашок пива) охранники очень настоятельно посоветовали «твоё какое дело, иди, куда шёл и как можно, быстрее, или наваляем тебе люлей и сдадим ментам». Развернулись и пошли к месту своей дислокации.
Вот и помогай после этого людям.
|
|
Он не нищенствовал, а продавал иголки
Мне выдавали на дорогу в школу восемь копеек: на троллейбус туда и обратно. В хорошую погоду я старался их сэкономить и шёл пешком.
На половине дороги, как раз, если погода была хорошая, обычно весной, на перекрестке улицы Кропоткина и улицы Ленина, я проходил мимо инвалида.
У него не было рук, всё лицо был в шрамах, на месте глаз были ямки пустых глазниц.
На нем была тёмносерая, потертая телогрейка, с зашитыми на плечах отверстиями от рукавов, которые были ему не нужны.
Грудь на телогрейке была аккуратно рядами усеяна иголками разной длины и толщины. Слева, то есть на правой стороне груди, начало каждого ряда уверенно обозначал серебром и кровавой эмалью прикрученный Орден Красной Звезды. Рядов было три.
Те, кто хотел купить иголку, наверное, должны были бросить в консервную банку деньги. То есть, деньги в банке лежали, но как они туда попадают, я никогда не видел. Не видел и того, вытаскивал ли кто из телогрейки иголки. Мне кажется, тот, кому нужны были иголки, шёл за ними в магазин. Но инвалид стоял прямо, лицом к северному солнцу, целый день.
Когда я шёл обратно после школы, если редкое Ленинградское солнышко ещё светило, инвалид стоял уже на другой стороне улицы. Он опять подставлял лучам бледное лицо с темными глубокими шрамами. Иголки так же блестели затвердевшими слезами, возглавляемые тремя орденами.
Однажды, задержавшись с уроков, я увидел, как медленно разгибалась с денежной банкой в руке пожилая женщина, как она уводила инвалида домой. Я догадался, что наверное она же помогала ему переходить улицу вслед за весенним теплом.
Оба моих родителя были тяжело ранены на Войне. Но они были активными, работали на хороших работах. Я не мог в десятилетнем возрасте понимать сложности общественных отношений, но чувствовал особенность положения инвалида.
Мимо него я старался проскочить как можно быстрее, не глядя в его сторону. Мне почему-то было стыдно, что я не покупаю иголки, не бросаю денег в банку.
Опять же в хорошую весеннюю погоду, каждый год между пацанами возникала эпидемия игры в «пристенок». Нужно было ударить в стенку ребром своей крупной монеты, и если она, отскочив, попадала в монету другого игрока, засчитывался выигрыш.
Подбивали нас на эту игру прогульщики-старшеклассники, причем правила постоянно менялись, так что мы, младшие, обычно были в проигрыше. Я проигрывал не больше сэкономленных восьми копеек. Но неоднократно видел и слышал, как мои ровесники проигрывали деньги от завтраков, и даже, выданные им матерями на поход в магазин за продуктами.
Однажды я услышал хвастовство одного из игроков, как он утащил банку с монетами у слепого инвалида. Кто-то одобрительно засмеялся, большинство промолчало. Я тоже ничего не сказал, потом ушел. Больше в «пристенок» не играл.
Мне было очень страшно, когда я первый раз положил в банку четыре копейки. И убежал. В следующий раз я положил восемь копеек. И отошёл спокойнее. Через несколько дней я опять подошёл к инвалиду, положил восемь копеек и сказал:
- Здравствуйте!
Он ответил, глухим голосом, с не изменившимся лицом:
- Здравствуй, мальчик, спасибо тебе, - и помолчав, добавил:
- Я давно тебя узнаЮ, по шагам. Ты не бойся меня.
А я наоборот, пришел в ужас. Буркнул что-то неразборчиво, и убежал.
Значит, инвалид знает меня? И он понимает, что я его боюсь? И, наверное, знает, почему?
Три недели до конца учебного года я ходил в школу по параллельной улице. Летом мы уехали на дачу. Следующая осень была дождливая, и я ездил в школу на троллейбусе. А весной инвалида я не встречал.
И больше никогда не видел лицо со шрамами, выше телогрейки без рукавов, утыканной рядами иголок на продажу. Иголок после орденов.
***************************************
Теперь известно, что в конце сороковых годов, наиболее изуродованных инвалидов, разбросанных Войной по стране (безногих, безруких и подобных, смущавших взоры обывателей), советское правительство вывезло из больших городов. Для Ленинградских инвалидов местом высылки был назначен остров Валаам, в центре Ладожского озера.
Когда я уже взрослым впервые попал туда с экскурсией на теплоходе, на пристани нас встречали несколько безногих людей, на маленьких квадратных дощечках, с колёсиками, прибитыми снизу. Они пытались продать пассажирам корзинки собственного плетения.
Но экскурсанты, в основном, пробегали мимо. Они спешили проселочной дорогой через лес посмотреть великолепный Собор с входом из черного гранита и колоннами из гранита розового, с куполом, который к тому времени ещё сохранил дореволюционную позолоту, как вчерашнюю. Спешили приобщиться к искусству, к вечной красоте, пробегая мимо живого нищего уродства.
Наверное, никому из них не приходилось слышать в детстве из уст инвалида:
- Ты не бойся меня!
1954-2014г.
|
|
Этот забавный случай произошёл, вроде как, в железнодорожной поликлинике Новочеркасска.
Пришёл товарищ со своей бедой к проктологу (спец по задницам). Тот после осмотра чего-то засомневался и для подтверждения диагноза повёл нашего героя на ультразвуковую диагностику.
Разумеется, мужик шёл за проктологом и на объявление у входа не обратил никакого внимания. А там чёрным по белому лазерным принтером напечатано, что при себе необходимо иметь презерватив. Его надевают на ректальный (по-простому задничный) датчик, перед введением туда, куда надо, чтобы сохранить его стерильность.
Мужик стоит, мнётся, чувствует себя неловко, потому что врач ультразвуковой диагностики - подходящего возраста симпатичная женщина.
Та поднимает глаза, видит напуганного мужика и с улыбкой говорит:
- Давайте презерватив и раздевайтесь.
Мужик удивлённо (объявления-то не видел) спрашивает:
- Зачем?
Врач отвечает:
- Глупый вопрос, мужчина.
Тот что-то смекнул, выскочил из кабинета и через десять минут прибежал с презервативом, коробкой конфет и бутылкой шампанского.
Такого веселья врачиха не испытывала давно.
Такого облома мужик не испытывал вообще никогда в жизни.
|
|
Дело было на майские праздники 1984 года. Вспоминаете, да? Брежнева уже нет, Ельцин ещё только будет, над страной тем временем нависла угроза всесоюзной борьбы за трезвость, но народ, к счастью, этого ещё не знает и спит спокойно. Клуб туристов из подмосковного города М. собирается на валдайскую речку Мста — дрессировать новичков на тамошних порогах. Районная газета “За коммунизм” навязывает ребятам в компанию двух семнадцатилетних девчонок — меня и Лильку, будущих абитуриенток журфака МГУ. Мы должны сочинить что-нибудь “патриотическое о боях на Валдайской возвышенности” в номер к 9 мая, и нам даже выданы командировочные — рублей, что ли, по двадцать на нос… У председателя клуба Вити Д. хватает своих чайников и нет ни одного байдарочного фартука, но он зачем-то соглашается нас взять. Лилька не умеет плавать. Это интродукция.
Завязка — типичная. Ну, ехали поездом. Ну, тащили рюкзаки и железо до речки. Ну, собирали лодки. Ну, плыли. Всё это, в принципе, не важно — даже тот забавный факт, что, когда доплыли, наконец, до тех порогов, Лилькина лодка единственная из всех сподобилась, как это называют байдарочники, кильнуться (хотя боцманом специально был назначен самый надёжный ас Серёжа…) Лилю вытащили, лодку поймали, Серёжа сам доплыл… Перехожу, однако, ближе к делу.
Там такое место есть немножко ниже по течению (было тогда, во всяком случае) — очень удобное для стоянки, и все там останавливались на ночёвку. Дрова, правда, с собой везли — по причине отсутствия местного топлива. Народу собралось изрядно — не один наш клуб решил с толком использовать длинные первомайские выходные. Так что палатки пришлось ставить уже довольно далеко от воды. Помню, нас с Лилькой взялись опекать студенты небезызвестного Физтеха долгопрудненского — Оля и два Димы, туристы толковые и опытные. У них была на троих полутораместная палатка, но они ещё и нас приютили без особого труда — колышки только пониже сделали. Нас, девчонок, ребята в середину пристроили, сами по краям улеглись (холодновато ещё в начале мая-то). Палатка раздулась боками… Уснули все быстро и крепко.
Среди ночи просыпаюсь в кромешной темноте от того, что кто-то в самое ухо дурниной орёт: “А ОН ВСЁ ПОДГРЕБАЛ — АЙ ЛЮЛИ, ОЙ ЛЮЛИ!!! И ПЕСНЮ РАСПЕВАЛ — АЙ ЛЮЛИ, ОЙ ЛЮЛИ!!!” Дуэтом орёт — на два голоса. Пытаюсь вскочить — спальник, ясное дело, не даёт. Потом соображаю, что я в палатке, причём в самой середине. В непосредственной близости от моих ушей — только Оля и Лиля. Молча лежат, не спят. И Димки оба ворочаются, заснуть пытаются. Что характерно, тоже молча. Или, вроде, ругаются сквозь зубы — но как-то невнятно: неловко им вслух при девчонках (84-й год же, золотые времена, говорю я вам…:-) А эти ненормальные снаружи всё не унимаются: “В ПОРОГ ИХ ЗАНЕСЛО — АЙ ЛЮЛИ, ОЙ ЛЮЛИ!!! И ЛОДКУ УНЕСЛО — АЙ ЛЮЛИ, ОЙ ЛЮЛИ!!!” В общем, почти до рассвета проорали, благо, в мае, да ещё на Валдае, ночи короткие. Угомонились, наконец.
Утром, часов не то в шесть, не то в семь, просыпаюсь от шума на берегу. Продираю глаза, вылезаю на свет божий, вижу картину: у самой кромки воды наводят шухер два здоровенных верзилы в бушлатах и бескозырках. Выстроили по ранжиру всех, кто им на глаза попался на своё несчастье, и орут до боли знакомыми охрипшими голосами: “Товарищи бойцы!! Поздравляем вас с Международным днём солидарности трудящихся — праздником Первое Мая!! Пролетарии всех стран — соединяйтесь!! УР-РРА-А-АА!!!” Сонный народ подхватывает, даже с некоторым энтузиазмом: “Ура-а!” Верзилы — что бы вы думали — шмаляют вверх из настоящей ракетницы, пожимают всем руки, садятся в байдарку (она делает “буль” и оседает по верхний стрингер) и торжественно отчаливают. Оркестр, гудок, рукоплескания, букеты летят в воду, дамы промакивают слезинки батистовыми платочками…
Немного погодя часть нашей компании тоже отчалила: у Димок у двух зачёт, пропускать нельзя, а то к сессии не допустят. Оля без них, конечно, оставаться не захотела. Мы с Лилькой решили податься вместе с физтеховцами — у нас командировка, нам материал писать. И ещё, помню, присоединилась к нам одна семейная пара: муж в каком-то ящике почтовом работал, там режим строжайший, пять минут опоздания — объяснительную пиши… Благословил нас председатель Витя, а сам со второй половиной клуба остался учить молодняк пороги проходить.
И вот доплыли мы до какого-то города, где железнодорожная станция. Не помню сейчас, как называется, всё-таки давно дело было. Там надо на поезд садиться, чтобы в Москву. Приходим на вокзал (приползаем, вернее — рюкзаки же при нас, и железо это байдарочное), а там таких как мы — полный зал ожидания. И все нервные: на вечерний поезд московский билетов нет, а есть только на утро. Мужики начинают потихоньку психовать: им с утра кровь из носу надо быть в столице. И находят они неординарное инженерное решение: как только подъезжает поезд — штурмуют вагон, оккупируют тамбур, заваливают все двери рюкзаками и — уезжают, стараясь не слушать вопли проводницы. А мы остаёмся — четыре ещё не старые особы женского пола, и с нами две байдарки — казённые, между прочим, клубные. Да ещё свои рюкзаки. И денег только на билеты в общий вагон да на буханку чёрного хлеба и банку джема “Яблочно-рябиновый” осталось. Рябина красная, лесная, джем от неё горький…
Переночевали в зале ожидания на полу: кафельный был пол, жёлтый, как сейчас помню. Подходит утренний поезд, стоянка две минуты. Наш вагон — в другом конце состава. Мимо народ бежит с рюкзаками наперевес, все уехать хотят. А мы стоим возле своей горы барахла, растерялись совсем. Кто знает - тот знает, что такое байдарки “Таймень”, пусть и в разобранном виде. И вдруг…
Вот ради этого вдруг я всё это и пишу. Вдруг — откуда ни возьмись — два эти супостата окаянных, верзилы здоровенные, которые нам прошлую ночь спать не давали. Схватили каждый по две наши упаковки байдарочные и стоят нахально, озираются — что бы ещё такое ухватить. А байдарки клубные, казённые же…
До сих пор — столько лет прошло — а всё ещё стыдно. Вот, каюсь во всеуслышанье и публично: показалось мне на секунду, что сейчас смоются бугаи с нашими вещичками — и поминай как звали. И тут они орут на нас: “Ну что стоите — побежали!”
Добегаем до своего вагона, они запихивают наши вещи, запихивают нас, потом свои рюкзаки бросают, запрыгивают — на ходу уже… Полчаса потом завал в тамбуре растаскивали. Разбрелись по местам, перевели дух наконец.
Вагон плацкартный, билеты у всех без места — пристроились кто куда. Мы четверо, девочки-одуванчики, выбрали боковой столик. Достали банку с остатками джема этого горького, хлеба чёрного чуть меньше полбуханки на куски нарезали, сидим глотаем всухомятку, кипятка нету в вагоне. До дома ой как долго ещё… А супостаты наши, благодетели, напротив верхние полки заняли. “Ложимся, — говорят, — на грунт”. И легли: ноги в проходе на полметра торчат, что у одного, что у другого. Морды распухшие у обоих, красные, носы облупленные — на первом весеннем солнышке на воде в первую очередь носы сгорают. Лежат на локти опираются — один на левую руку, другой на правую, щёки по кулакам по пудовым как тесто стекают… Смотрят на нас сквозь опухшие веки, как мы вчерашним хлебом пытаемся не подавиться, и комментируют: “Да-а, бедно вы, пехота, живёте. То ли дело мы, моряки — у нас и сливки сгущенные, и сервелат финский, и “Саянчику” бутылочка найдётся…” Щёлкнули по кадыкам, подмигнули друг другу и в рюкзаки свои полезли. Сейчас как примут своего “Саянчику”, как пойдут переборки крушить — ой, мама…
А рюкзаки у них, кстати, были — это отдельная песня. Огромные — чуть ли не со своих хозяев ростом. Туда и байдарка разобранная помещалась (железо, наверное, у одного было, а шкура у другого), и всё остальное добро. Тяжеленные… Зато у каждого — только одно место багажа, хоть и явно негабаритный груз. Не потеряешь ничего, в спешке не забудешь… Удобно, что и говорить — тем, у кого духу хватит поднять.
И вот, значит, лезут они в эти свои великанские рюкзаки и достают… Банку сгущённых сливок, батон сервелата и бутылку газировки “Саяны”. И всё это нам сверху протягивают. А 84-й год на дворе, напоминаю в который раз. Заказы, талоны и нормы отпуска.
Вот не помню сейчас — сразу мы на это добро накинулись или всё-таки поломались сначала немножко для приличия… Если и ломались, то, наверное, не очень долго: есть дико хотелось. Навалились дружно, особо не заботясь о манерах… А они на нас сверху смотрят — один слева, другой справа, и такая в заплывших глазах нежность материнская… Картину Маковского помните — “Свидание”? В Третьяковке висела? В таком вот, примерно, ключе.
По дороге они нам ещё песню спели — про то, как “Из Одессы в Лиссабон пароход в сто тысяч тонн шёл волне наперерез и на риф залез…” Так гаркнули, что на переборку облокотиться было невозможно — вибрировала она до щекотки в бронхах. Проводница прибегала выяснять, что случилось. Весь народ, который после кафельного пола в зале ожидания отдыхал, перебудили. А песенка закольцованная, как сказка про Белого бычка. Не перестанем, говорят, пока все подпевать не начнут… Когда по третьему разу поехали — народ смирился, подхватывать стал потихоньку, а тут и Москва, Ленинградский вокзал…
Они ведь нас, обормоты сердобольные, ещё и до Ярославского вокзала дотащили и в электричку погрузили торжественно, ручкой помахали. И с тех пор благодетелей наших я не видела ни разу. И имён даже не знаю. Осталось только в памяти почему-то, что они, вроде бы, ленинградские были, не московские. Но опять же — столько лет прошло, не поручусь.
Вооот... Статью мы с Лилькой написали — омерзительную. Просто до сих пор стыдно вспомнить. Это сейчас я про войну понимаю кое-что — довелось взглянуть, было дело (никому не пожелаю). А тогда — “воды” налили про какой-то памятник, который в одной деревне случайно увидели, вот и весь патриотизм. Я псевдонимом подписалась, Лилька, правда, своей фамилией, ей не страшно было, она уже тогда замуж собиралась… Газета “За коммунизм” тоже довольно скоро сменила девичью фамилию и теперь называется... ээээээ... ну, допустим, "Лужки". Пишет, правда, всё так же и всё о том же…
Полжизни назад дело было, если разобраться, но морячков нет-нет, да и вспомню. Хоть бы спасибо им как следует сказать…
СПАСИБО!!!
|
|
Кинорежиссёр Геннадий Иванович Полока вспоминает...
В 1967 году во время съёмок "Интервенции" в Одессе мы жили в гостинице "Красная" напротив филармонии. Как-то июньским вечером, был день моего рождения, сидим, пьём-гуляем, а в филармонии шёл концерт кого-то из наших мастеров, чуть ли не Ойстраха.
Весь цвет Одессы, все отцы города, теневики, подпольные миллионеры съехались...
Концерт закончился, публика стала выходить на улицу, шум-гам, такси, троллейбусы по Пушкинской подъезжают...
А Володя Высоцкий сидит на подоконнике и поёт для нас.
И на улице наступила тишина. Выглядываю в окно: перед филармонией стоит тысячная толпа, транспорт остановился, все слушают Высоцкого.
Оркестранты вышли из здания филармонии - во фраках, тоже стоят, слушают.
А когда Высоцкий закончил петь, сказал: "Всё!", толпа зааплодировала...
|
|
Шёл с работы - купил дочке шоколадку. Прихожу домой, а там дочь привязала на задницу хвост (поясок от маминого халата), на руки надела тапочки "тигровые лапы" и на карачках вприскочку носится - она теперь кошка.
Ну, а шоколадка тогда будет мышка. На ниточку её, и тягать.
Поймала кошка мышку, да и спрашивает:
- Папа-котик, а как надо мышку кушать?
- А очень просто. Обдирай с неё шкурку (шур-шур бумажка), откусывай голову (ням), откусывай жопку (ням), откусывай лапки (ням, ням) и доедай пузо (ням-ням-ням). Молодец, кошечка Юлечка.
Прошла неделя.
Приехал в гости дедушка, привёз внучке большого марципанового мыша.
Юлия живо оделась кошкой, мыша этого "поймала", что ж не поймать, если он на столе лежит...
И стала дедушке показывать, как ловко она мышей ест. С комментариями.
- Сначала надо ободрать с мышки шкурку. Потом надо откусить мышке жопу. Потом надо откусить мышке лапки. Потом надо съесть мышкино пузо. А потом доесть голову.
Дедушку от такого гуро аж икота пробила.
А добрая внучка его добивает:
- Папа глупый, говорит сначала голову есть. Но ведь тогда мышка НИЧЕГО НЕ УВИДИТ!
|
|
Дело было во времена моей службы в армии. Попал я тогда в учебку, что была расположена в поселке под Калининградом. Там этот случай и произошел.
Был у нас в роте прапор один, хозчастью заведовал, про него и рассказ. Спалились мы тогда с корешем моим, с Серегой Ореховым. На КПП дежурили и оба враз вырубились, заснули попросту. А тут прапор этот нам на беду и нарисовался. Будить нас, сволочь, не стал, а вертушку железную, что на проходе стояла, снял и в кусты рядом забросил. А потом уже звонит со своей каптёрки, мол, что там у вас, воины, всё ли нормально? А как оно нормально, когда вертушки нету?!!
Короче, за этот косяк он нас к себе в помогайки на всё воскресенье и определил отрабатывать. А делать надо было вот чего:
Стоял у нас за гаражами стол один. Старый, древний, наверное, ещё со сталинских времён там стоял, аж в землю ушёл на треть ножек. Сам весь здоровенный такой и тяжелый, больше центнера весом точно, потому как весь из железа сваренный, ножки из трубы, а полотно сделано из цельного листа металла сантиметров пять-шесть толщиной не меньше, что в раме из уголка лежало. Даже и не лист, а станина от станка какого, скорее всего.
И вот понадобилось ему этот стол к себе на хоздвор перетащить, что нам соответственно с Серёгой и было поручено.
Адская задачка… его с места-то сдвинуть хера с два получится, не то, что на хоздвор утащить на двести метров.
Но что делать, залёт есть залёт. С час мы его только из земли выкапывали, до мозолей кровавых докопались, пока его полностью не вырыли.
Ну, а дальше началось самая жуть. Поднять его вдвоём нереально, толкать только. Часа два его пихали, метров на пятнадцать кое-как сдвинули, хорошо обед подошёл. После обеда ещё метров на пять протолкали, а сами уже никакие, бензин кончился, вымотались. Тут прапорила наш подгрёб, что, мол, так долго копаетесь, спирохеты бледные, да я в ваши годы… Серёга ему говорит, так понятно, товарищ прапорщик, со стороны-то оно виднее, сами бы попробовали, тоже бы, поди, сбледнели по-быстрому.
Тот аж взвился: - Что!? Вы что, салаги, думаете, я мало чего за всю службу перетаскал, что ли?!! А ну-ка, беритесь вдвоём спереди, а я сзади возьмусь, увидите, как оно делается!!
А сам он, надо сказать, довольно здоровый был жлобина, что есть, то есть. И вот мы с Серым спереди ухватились, а он сзади взялся. Ну, втроём, понятно, оно легче пошло, уже хоть стол поднять можно, да понемногу вперёд пронести. Так мы и начали его перетаскивать, а прапор ещё сзади покрикивает, давай, мол, недоноски, не тормозите, вперёд, вперёд!!
Так бы мы, наверное, этот треклятый стол и дотащили, но тут произошло следующее: Орех вдруг споткнулся и, бросив стол, с размаху плюхнулся на землю. Я, само собой, тоже свою сторону выпустил. Ну и стол, естественно, на землю грохнулся, гравитацию же никто не отменял.
Дальше события развивались ещё стремительней. При ударе сама эта станина железная, что в раме из уголка лежала, внезапно подпрыгнула, вылетела из рамы и снова обратно брякнулась. И всё бы ничего, но у прапора нашего оба больших пальца по инерции под неё проскочили, вот их сверху этой дурой и накрыло, он только хрюкнуть и успел.
И это бы ещё ладно, чего-нибудь бы, поди, подсунули, да освободили, но при падении стол этот умудрился одной из своих ножек пробить какой-то кабель, что, под землёй проходил.
Мать, земля моя родная!!! Зрелище было - Голливуд отдыхает. Прапора трясло как Каштанку, а вырваться из-за прижатых пальцев он просто не мог. Вытаращив глаза, он глядел на нас и, вероятно, что-то хотел сказать, но из горла у него вырывался только какой-то хрип - ужас!! Что-то нужно было срочно делать, но мы оба стояли, словно окаменев. Что с нас было тогда взять, вчерашние дети, по сути.
Первым очнулся Орех. Метнувшись к висевшему неподалёку пожарному щиту, он одним движением сорвал с него совковую лопату, и резво подбежав к прапору сбоку, что есть силы, шарахнул ему лопатой по груди. Прапор чуть стих, сменив хрип на какое-то бульканье, но продолжал подёргиваться, потихоньку закатывая глаза.
Тогда, видимо, не в силах больше наблюдать происходящее, Серёга снова схватился за лопату и по-богатырски ею размахнувшись со всей дури заехал прапору точно в ухо.
Зачем он врезал ему в ухо, я, честно говоря, до сих пор не понимаю, скорее всего, от отчаяния. После, кстати, он и сам не мог ничего объяснить.
Но визуально, надо признать, этот могучий удар выглядел потрясающе, хотя и был, увы, малоэффективным. Единственно, чего Орех им добился было то, что прапор рухнул на колени и, полностью вырубившись, замолчал совсем.
Тут Серёга повернулся ко мне и, выпучив глаза, заорал не своим голосом:
- А ты, хули, стоишь-то?! Тащи топор!!
Я в страхе кинулся к щиту за топором, думая, что неужели Орех собирается отрубить прапору пальцы??!!
Наверное, так бы оно и было, но тут на наше, как теперь я понимаю, счастье мимо шёл сам командир нашей роты. Сумев быстро оценив ситуацию, он выхватил у меня топор и, как-то ловко подсунув его под раму, высвободил прапоровы пальцы, после чего тот мешком бухнулся на спину.
К этому времени к нам уже сбежался народ и прапора, подняв на руки, толпой утащили в медпункт к нашему фельдшеру.
Закончилась эта история так. Прапора наш фельдшер, определив у него сотрясение мозга, а также повреждения и ожоги рук, повёз в город в больничку, где тот потом и провялился две или три недели.
Комроты велел притащить пару круглых бревен, и по ним мы стол накатом минут за пятнадцать, правда, уже вчетвером и перевезли. Да ещё пять минут потратили, чтоб ровно его выставить. Там и стоит сейчас, стопудово.
Самое интересное, что нам с Орехом в тот раз ничего и не сделали. Попросту замяли всё втихую, как оно обычно в армаде и бывает.
Вот такая вот тогда была история. Эх, хорошо, всё-таки в армейке было….
Ну, вот и всё… всем удачи...
|
|
Серёга, друган мой, Серёга!
Ужель ты об этом мечтал,
Чтоб вместо родного порога
В родном гараже ночевал.
Бутылку с тоской обнимая,
В крутой безысходной тоске,
Под пение птиц засыпая,
На жёсткой гаражной доске.
Во сне вспоминая о встрече,
Как сын не стыдясь подошёл,
Как обнял поникшие плечи:
Как долго ты, папка, к нам шёл!
Надежды бомжей не питают,
Не ведают, что и творят.
Так осенью листья летают,
Пока на кострах не сгорят.
И детство, и мама им снится,
Улыбка застыла в слезах.
Какие знакомые лица!
И сколько печали в глазах.
|
|
Прогулка в гараж
Одно время, рядом с Тель-Авивским аэропортом (имени Бен-Гуриона) находилась база израильских ВВС. Так частенько бывает, что лётное поле используется как гражданскими, так и военными самолётами. Как-то в одной военной радиосистеме появилась помеха. Источник был найден - радиошум шёл из гаражей одной грузовой автобазы, что находилась рядом со взлётно-посадочной полосой.
На устранение помехи пришлось собирать целую делегацию: технические представители ВВС как "пострадавшая" сторона, технический персонал из Войск Связи для указания источника, ну и представители Министерства Связи, т.к. юридическая сторона вопроса в их компетенции. Собралось человек 6, званиями от лейтенанта до подполковника и пара гражданских, солидно одетых.
Вся эта группа заходит на территорию автобазы и движется прямиком к офису. На улице жара, посему они быстро и молча проникают внутрь к спасителю-кондиционеру. В офисе, за столом сидит секретарша, немолодая женщина, которая их заметила ещё у ворот. Представитель мин. Связи здоровается и начинает свою речь с чего-то вроде: "У нас к вам нехорошая новость..." Договорить он не успел, женщина закрыла лицо руками и стала громко рыдать... От неожиданности все замерли, не зная что предпринять. Первым пришёл в себя подполковник-связист. Он обошёл её стол и обратился к женщине со словами: "Не волнуйся, мы пришли говорить не о твоём сыне." Женщина стала успокаиваться.
Ловя на себе недоумевающие взгляды, подполковник указал на небольшое фото, что стояло на столе. С фото улыбался молодой парень, в форме десантных войск, очень похожий на секретаршу. Как оказалось, он тогда проходил службу в Ливане и мать, конечно, очень за него волновалась. Увидев группу офицеров, она испугалась, что они пришли сообщить ей плохие новости о сыне.
Ну а радиопомеху уладили, это была испорченная сигнализация на одном из грузовиков.
|
|
КАК ХИТРОМУ ЕВРЕЮ УДАЛОСЬ ПЕРЕСЕЧЬ ГРАНИЦУ
Во время Второй мировой войны на границе между Германией и Швейцарией был мост. Границу охранял немецкий часовой. Он стрелял в каждого, кто пытался перейти из Германии в Швейцарию, и отправлял назад тех, у кого не было разрешения на въезд в Германию. При этом часовой находился на немецкой стороне моста. Большую часть времени он сидел в будке и через каждые три минуты выходил из неё, чтобы осмотреть мост.
Один немецкий еврей пытался попасть в Швейцарию, чтобы не угодить в топку концлагеря. Само собой, пропуска у него не было. Но он знал, что есть возможность проникнуть на этот пограничный мост в тот момент, когда часовой находится в будке. Но для того, чтобы преодолеть весь мост, ему потребовалось бы 5-6 минут. При этом на мосту не было такого места, где можно было бы спрятаться, и часовой непременно застрелил бы его, если бы увидел.
Вопрос: Так как же хитрому еврею удалось перейти через мост?
Он дождался того момента, когда часовой ушёл в свою будку. Затем проник на мост и быстрым шагом направился в сторону Швейцарии. Он шёл около двух с половиной минут, потом повернулся и пошёл обратно, в Германию.
Часовой в этот момент вышел из будки и увидел его. Часовой подошёл к нему и потребовал показать разрешение на въезд в Германию. Убедился, что у еврея нет такого разрешения и поэтому направил его назад в Швейцарию.
|
|
Дело было в универе, доска в аудитории как обычно грязная, а препод был киргиз, который войдя в аудиторию каждый раз орал "Ким дежурный?!", что на ихнем наречии означало "кто дежурный?". А поток был русский, и по-киргизски почти никто не понимал. Зато был у нас в группе кореец по фамиилии Ким, наверное очень послушный мальчик, каждый раз поднимался, шёл к доске, тряпку в руки, и давай оттирать... :-)
|
|
В своих сообщениях Игорь Стрелков-Гиркин неоднократно заявлял что во время атак Киева на ополченцев казаки «традиционно бегут».
УМЧАЛСЯ ВДАЛЬ КАЗАК ЛИХОЙ!
По донецкой мостовой,
Край родной покинув свой,
Шёл казацкий полк, что всех храбрей и злей,
Дай нам, Гиркин, «Калаши»,
Мы пограбим от души
И навалим Порошенке, пиздюлей!
Казаки, казаки,
Едут- едут по Донецку наши казаки!
На хохлов пошёл отряд,
Но они пустили «Град»,
Ой, ребята, крикнул сотник, быть хане!
Ждали хоть какой трофей,
Но наклавши в галифе,
Удирать пустилось войско, всё в говне.
Казаки, казаки,
Лихо драпают из боя наши казаки!
Убедились серуны:
Не под юбкой здесь жены:
И прогноз не дуба дать весьма паршив!
Забирайте «Калаши»,
Чем тут дохнуть за шиши,
Лучше геев на парадах потрошить!
Казаки, казаки,
Чешут, чешут из Донецка наши казаки!
|
|
Давно было.
У коллеги по работе сын пошёл в первый класс в то время, по-моему...
И шёл по телеку в те времена сериал "Паранормальные явления".
Так вот коллега говорит сыну (вечером, дома):
- Включи телевизор, там сейчас будут "Паранормальные явления".
сын: - "Пара нормальных явлений?"
мать по слогам: -Па-ра-нор-маль-ные яв-ле-ния!
сын: - А, понял - Пара нормальных евреев?
Доже когда она пересказывала это на работе утром - хохотала до слёз!
|
|
Шёл я после работы на остановку и вижу, что там стоит парень... Но не просто парень, а карлик, который сыграет ключевую роль в этой истории.
В общем, стоим, подъезжает маршрутка, мы с ним в неё заходим, расплачиваемся и едем.
На следующей остановке заходит новый персонаж нашей истории - дородная тётка. Она вальяжно расселась на двух сиденьях, достаёт какую-то купюру, передаёт её водителю и ждёт сдачи. Водитель, пытаясь посчитать сдачу, по-видимому, не заметил яму на дороге и въехал прямиком в неё, вследствие чего вся мелочь из его рук покатилась по полу салона.
И как только я привстал, чтобы помочь женщине собрать эту мелочь, как вдруг карлик с резкостью гепарда достал свой мобильник, и уже через несколько секунд в маршрутке заиграла мелодия из "Форт Баярда".
Итак, под популярную мелодию я собираю с пола монетки, карлик тоже начал мне помогать, тётка в ах*е, я хохочу, карлик тоже...
Не хватало только старейшины...
|
|
Сегодня на квартиру напали слоны. Без объявления войны, в половине третьего ночи. Слон трубил во всю свою хоботоглотку (вопль занимает примерно 2 секунды), набирает воздуху, и трубит снова. Мозг в это время, естественно, не проснулся, а все первобытные инстинкты резко подняли тело в вертикально-боевое положение - спасать семью бегством.
А вопли не прекращались. Звук шёл из детской. Тут я понял, что это. Это реально слон - китайский, пластмассовый, с наездником в чалме, на батарейках. Кому из детей его подарили, на какой праздник - уже никто не помнит. Но слон детям надоел быстро, а посему пострадал не сильно. Ему только ухо отломили в первый же день, и всё. А так он популярностью не пользовался, а посему за пару лет в стеллаже игрушек занял позицию где-то на дне завала. Что ему взбрендило заорать - сиё тайна великая есть. И вот я в детской, мозг до конца не включился, из под завала вопль, я в детской, ночь, темно, ни черта не видно, вкапываюсь в завал на звук. Любимая уже на нервах, тычет пальцем куда-то в сторону источника звуки, требуя прекратить это немедленно. Проследив за пальцем лихорадочно начинаю шарить в указанной области, минуты три там ничего не нахожу, потом понимаю, что половинка моя вообще не проснулась, и пальцем она указывает не то что примерно - а вообще хаотично, просто пытаясь отползти с пути стада. Ладно, опять копаю завал на звук и, о чудо! Извлекаю бедного слона. Слон визжит и вырывается, у него не только динамик, у него и моторчик есть, чтоб ногами дрыгать. Но динамик и батарейки надёжно защищены пластмассовым корпусом. С какой стороны они вставляются? ХБЗ. Темно. Догадываюсь, что есть у него или кнопочка, или выключатель - но где? Не видно же ничего. В истерике оглянувшись, и увидев, что все форточки закрыты, в состоянии аффекта долблю этого слона об стол - слышу как вылетают батарейки а наступает долгожданная тишина... Атака отбита, сон пропал, жена не в адеквате, я бодр и весел, кошка вообще в полном офигении, слон мёртв, дети вообще не проснулись. Утром, при свете лампочки у слона были найдены и отсек для батареек, и кнопочка включения-выключения, и сами батарейки, но реанимировать его не удалось. И слава Богу. Похороны слона в мусорный бак состоятся завтра.
|
|
Не смешно, но трогательно...
Моя любимая еврейская мама.
Мой отец чеченец и мама чеченка. Отец прожил 106 лет и женился 11 раз. Вторым браком он женился на еврейке, одесситке Софье Михайловне. Её и только её я всегда называю мамой. Она звала меня Мойше. - Мойше, - говорила она, - я в ссылку поехала только из-за тебя. Мне тебя жалко.
Это когда всех чеченцев переселили В Среднюю Азию. Мы жили во Фрунзе. Я проводил все дни с мальчишками во дворе. - Мойше! - кричала она. - Иди сюда. - Что, мама? - Иди сюда, я тебе скажу, почему ты такой худой. Потому что ты никогда не видишь дно тарелки. Иди скушай суп до конца. И потом пойдёшь. - Хорошая смесь у Мойши, - говорили во дворе, - мама - жидовка, отец - гитлеровец.
Ссыльных чеченцев там считали фашистами. Мама сама не ела, а все отдавала мне. Она ходила в гости к своим знакомым одесситам, Фире Марковне, Майе Исаaковне - они жили побогаче, чем мы, - и приносила мне кусочек струделя или еще что- нибудь.
- Мойше, это тебе. - Мама, а ты ела? - Я не хочу.
Я стал вести на мясокомбинате кружок, учил танцевать бальные и западные танцы. За это я получал мешок лошадиных костей. Мама сдирала с них кусочки мяса и делала котлеты напополам с хлебом, а кости шли на бульoн. Ночью я выбрасывал кости подальше от дома, чтобы не знали, что это наши. Она умела из ничего приготовить вкусный обед. Когда я стал много зарабатывать, она готовила куриные шейки, цимес, она приготовляла селёдку так, что можно было сойти с ума. Мои друзья по Киргизскому театру оперы и балета до сих пор вспоминают:
«Миша! Как ваша мама кормила нас всех!»
Но сначала мы жили очень бедно. Мама говорила: «Завтра мы идём на свадьбу к Меломедам. Там мы покушаем гефилте фиш, гусиные шкварки. У нас дома этого нет. Только не стесняйся, кушай побольше».
Я уже хорошо танцевал и пел «Варнечкес». Это была любимая песня мамы. Она слушала ее, как Гимн Советского Союза. И Тамару Ханум любила за то, что та пела «Варнечкес».
Мама говорила: «На свадьбе тебя попросят станцевать. Станцуй, потом отдохни, потом спой. Когда будешь петь, не верти шеей. Ты не жираф. Не смотри на всех. Стань против меня и пой для своей мамочки, остальные будут слушать».
Я видел на свадьбе ребе, жениха и невесту под хупой. Потом все садились за стол. Играла музыка и начинались танцы-шманцы. Мамочка говорила: «Сейчас Мойше будет танцевать». Я танцевал раз пять-шесть. Потом она говорила: «Мойше, а теперь пой». Я становился против неё и начинал: «Вы немт мен, ву немт мен, ву немт мен?..» Мама говорила: «Видите, какой это талант!» А ей говорили: «Спасибо вам, Софья Михайловна, что вы правильно воспитали одного еврейского мальчика. Другие ведь как русские - ничего не знают по-еврейски».
Была моей мачехой и цыганка. Она научила меня гадать, воровать на базаре. Я очень хорошо умел воровать. Она говорила: «Жиденок, иди сюда, петь будем».
Меня приняли в труппу Киргизского театра оперы и балета. Мама посещала все мои спектакли. Мама спросила меня: - Мойше, скажи мне: русские - это народ? - Да, мама. - А испанцы тоже народ? - Народ, мама. - А индусы? - Да. - А евреи - не народ? - Почему, мама, тоже народ. - А если это народ, то почему ты не танцуешь еврейский танец? В «Евгении Онегине» ты танцуешь русский танец, в «Лакме» - индусский. - Мама, кто мне покажет еврейский танец? - Я тебе покажу. Она была очень грузная, весила, наверно, 150 килограммов. - Как ты покажешь? - Руками. - А ногами? - Сам придумаешь.
Она напевала и показывала мне «Фрейлехс», его ещё называют «Семь сорок». В 7.40 отходил поезд из Одессы на Кишинёв. И на вокзале все плясали. Я почитал Шолом-Алейхема и сделал себе танец «А юнгер шнайдер». Костюм был сделан как бы из обрезков материала, которые остаются у портного. Брюки короткие, зад - из другого материала. Я всё это обыграл в танце. Этот танец стал у меня бисовкой. На «бис» я повторял его по три-четыре раза.
Мама говорила: «Деточка, ты думаешь, я хочу, чтоб ты танцевал еврейский танец, потому что я еврейка? Нет. Евреи будут говорить о тебе: вы видели, как он танцует бразильский танец? Или испанский танец? О еврейском они не скажут. Но любить тебя они будут за еврейский танец».
В белорусских городах в те годы, когда не очень поощрялось еврейское искусство, зрители-евреи спрашивали меня: «Как вам разрешили еврейский танец?». Я отвечал: «Я сам себе разрешил».
У мамы было своё место в театре. Там говорили: «Здесь сидит Мишина мама». Мама спрашивает меня: - Мойше, ты танцуешь лучше всех, тебе больше всех хлопают, а почему всем носят цветы, а тебе не носят? - Мама, - говорю, - у нас нет родственников. - А разве это не народ носит? - Нет. Родственники.
Потом я прихожу домой. У нас была одна комнатка, железная кровать стояла против двери. Вижу, мама с головой под кроватью и что-то там шурует. Я говорю:
- Мама, вылезай немедленно, я достану, что тебе надо. - Мойше, - говорит она из под кровати. - Я вижу твои ноги, так вот, сделай так, чтоб я их не видела. Выйди. Я отошел, но все видел. Она вытянула мешок, из него вынула заштопанный старый валенок, из него - тряпку, в тряпке была пачка денег, перевязанная бечевкой. - Мама, - говорю, - откуда у нас такие деньги? - Сыночек, я собрала, чтоб тебе не пришлось бегать и искать, на что похоронить мамочку. Ладно похоронят и так.
Вечером я танцую в «Раймонде» Абдурахмана. В первом акте я влетаю на сцену в шикарной накидке, в золоте, в чалме. Раймонда играет на лютне. Мы встречаемся глазами. Зачарованно смотрим друг на друга. Идёт занавес. Я фактически ещё не танцевал, только выскочил на сцену. После первого акта администратор подает мне роскошный букет. Цветы передавали администратору и говорили, кому вручить. После второго акта мне опять дают букет. После третьего - тоже. Я уже понял, что все это- мамочка. Спектакль шёл в четырёх актах. Значит и после четвёртого будут цветы. Я отдал администратору все три букета и попросил в финале подать мне сразу четыре. Он так и сделал. В театре говорили: подумайте, Эсамбаева забросали цветами.
На другой день мамочка убрала увядшие цветы, получилось три букета, потом два, потом один. Потом она снова покупала цветы.
Как- то мама заболела и лежала. А мне дают цветы. Я приношу цветы домой и говорю:
- Мама, зачем ты вставала? Тебе надо лежать. - Мойше, - говорит она. - Я не вставала. Я не могу встать. - Откуда же цветы? - Люди поняли, что ты заслуживаешь цветы. Теперь они тебе носят сами. Я стал ведущим артистом театра Киргизии, получил там все награды. Я люблю Киргизию, как свою Родину. Ко мне там отнеслись, как к родному человеку.
Незадолго до смерти Сталина мама от своей подруги Эсфирь Марковны узнала, что готовится выселение всех евреев. Она пришла домой и говорит мне:
- Ну, Мойше, как чеченцев нас выслали сюда, как евреев нас выселяют ещё дальше. Там уже строят бараки. - Мама, - говорю, - мы с тобой уже научились ездить. Куда вышлют, туда поедем, главное - нам быть вместе. Я тебя не оставлю.
Когда умер Сталин, она сказала: «Теперь будет лучше». Она хотела, чтобы я женился на еврейке, дочке одессита Пахмана. А я ухаживал за армянкой. Мама говорила: «Скажи, Мойше, она тебя кормит?» (Это было ещё в годы войны).
- Нет, - говорю, - не кормит. - А вот если бы ты ухаживал за дочкой Пахмана… - Мамa, у неё худые ноги. - А лицо какое красивое, а волосы… Подумаешь, ноги ему нужны.
Когда я женился на Нине, то не могу сказать, что между ней и мамой возникла дружба.
Я начал преподавать танцы в училище МВД, появились деньги. Я купил маме золотые часики с цепочкой, а Нине купил белые металлические часы. Жена говорит:
- Маме ты купил с золотой цепочкой вместо того, чтоб купить их мне, я молодая, а мама могла бы и простые носить. - Нина, - говорю, - как тебе не стыдно. Что хорошего мама видела в этой жизни? Пусть хоть порадуется, что у неё есть такие часы. Они перестали разговаривать, но никогда друг с другом не ругались. Один раз только, когда Нина, подметя пол, вышла с мусором, мама сказала: «Между прочим, Мойше, ты мог бы жениться лучше». Это единственное, что она сказала в её адрес. У меня родилась дочь. Мама брала её на руки, клала между своих больших грудей, ласкала. Дочь очень любила бабушку. Потом Нина с мамой сами разобрались. И мама мне говорит: «Мойше, я вот смотрю за Ниной, она таки неплохая. И то, что ты не женился на дочке Пахмана, тоже хорошо, она избалованная. Она бы за тобой не смогла все так делать». Они с Ниной стали жить дружно.
Отец за это время уже сменил нескольких жён. Жил он недалеко от нас. Мама говорит: «Мойше, твой отец привёл новую никэйву. Пойди посмотри.» Я шёл.
- Мама, - говорю, - она такая страшная! - Так ему и надо.
Умерла она, когда ей был 91 год. Случилось это так. У неё была сестра Мира. Жила она в Вильнюсе. Приехала к нам во Фрунзе. Стала приглашать маму погостить у неё: «Софа, приезжай. Миша уже семейный человек. Он не пропадёт. месяц-другой без тебя». Как я её отговаривал: «Там же другой климат. В твоём возрасте нельзя!» Она говорит: «Мойше, я погощу немного и вернусь». Она поехала и больше уже не приехала.
Она была очень добрым человеком. Мы с ней прожили прекрасную жизнь. Никогда не нуждались в моем отце. Она заменила мне родную мать. Будь они сейчас обе живы, я бы не знал, к кому первой подойти и обнять.
Литературная запись Ефима Захарова
|
|
Многие в жизни сталкивались с людьми, которые садятся нам на голову и делают вид, что так и должно быть. Расскажу вам три истории о том, как избавляться от настырных одалживателей денег, при этом не портя с ними отношения и не тратя свои нервы. Первая не моя, остальные две мои.
1
Жили муж и жена. И был у них сосед-алкаш, который повадился у них брать в долг «на бутылку». Деньги-то он потом отдавал, но сам факт регулярного выпрашивания денег надоел.
Муж был добрый и всегда приходил алкашу на помощь, но жене это однажды надоело. В очередной раз, когда сосед пришел просить в долг, жена оттеснила мужа и сказала:
— Тебе деньги на что? На водку?
— Ну, да, не хватает вот...
— На, держи, — сказала жена, протягивая соседу бутыку. — Вернешь точно такую же.
С тех пор сосед перестал просить у них в долг. Потому что когда у него есть деньги, он не может просто вернуть их, ему надо купить бутылку. Которую он тут же выпивает. А не вернув старый долг за новым кредитом приходить бессмысленно.
(Возможно, эта история мелькала и тут, я ее переписал своими словами по памяти ради того, чтобы собрать все три в одном месте)
2
С тех пор, как Саню оставили на второй год после первого класса, я с ним виделся редко, даже оставшиеся 9 лет учёбы в одной школы. Естественно, после школы я стал видеть его ещё реже. Раз в полгода-год встретимся случайно на улице, кивнём друг другу, вот и всё.
Поэтому я очень удивился, когда однажды шёл утром на работу, а Саня пошёл прямиком ко мне, улыбаясь во весь рот и протягивая руку.
— Здарова, Гена! Как дела?
— Э-э-э, да ничего так, а у тебя?
— Слушай, одолжи рубль?
Отношение к подобным одалживаниям у меня очень негативное, а потому над ответом я даже не задумывался:
— Извини, Саня, нету лишних.
— Та ладно тебе, это ж всего 2 рубля, я завтра отдам!
— Нету, всё, пока.
С тех пор я встречал его почти каждый день на том самом месте и каждый раз он меня доставал своими упрашиваниями (учитывая его внешний вид я подозревал, что ему надо было опохмелиться). Через месяц я заметил, что стараюсь избегать Саню, до последнего момента делаю вид, что не замечаю его, но это не помогало: он догонял, останавливал, спрашивал, короче говоря, порядочно трепал нервы, а потому я решил сменить тактику.
— Гена, привет! Одолжи 2 рубля!
Я достаю кошелёк, вынимаю из него пятёрку:
— Двух нету, есть пять.
— Пойдёт! Давай!
— Погоди. Когда вернёшь?
— Завтра, как штык!
Неделю я не видел Саню, а когда увидел его на том же месте, где обычно, он старательно отводил взгляд, делая вид, что упорно меня не замечает. Подхожу:
— Привет, Саня, давай 2 рубля.
— Ой, Гена, извини, сейчас нету, я завтра отдам точно, — залопотал он.
— Ладно, — говорю. — Завтра тогда.
Конечно, ни завтра, ни через полгода Саня деньги так и не отдал, но цель была достигнута: он бегал от меня, а я получал удовольствие, задавая ему вопросы при каждом удобном случае.
Спустя два года мы встретились в очереди в кассу супермаркета. Саня широким жестом достал из пачки 5 рублей и протянул их мне: «Держи!». Сделал он это с важным видом, как бы говоря «вот видишь, я свое слово держу!».
Если я встречу его снова и он попросит одолжить ему денег, я отвечу: «Саня, я ждал 2 года, пока ты мне вернешь долг. Теперь твоя очередь ждать. Я готов тебе одолжить снова. Приходи через пару лет.». И проолжу получать удовольствие.
3
На работе Паша ходил курить вместе со всеми, но сигареты всегда стрелял. Почти всегда, примерно в 95% случаев. «Забыл купить», — объяснял он, хотя от курилки пройти до ближайшего сигаретного киоска ровно 1 минута.
Однажды меня это достало и на очередное «Угости сигареткой» я ответил:
— Паша, вон киоск стоит, сходи и купи, достал уже.
— Да я деньги дома забыл.
Такие люди всегда найдут десяток причин, но я был подготовлен. Достал пачку сигарет и протянул ему:
— На, держи. Завтра по пути на работу купишь и отдашь.
— Хорошо.
Через недельку примерно:
— Гена, угости сигареткой.
— Паша, ты охренел? Ты мне еще ту пачку не вернул!
— Какую пачку?
— Ты что, забыл? Я тебе одолжил неделю назад, ты сказал, что вернешь.
— А-а-а, так мы её скурили. Не только я, еще Вадик, Сашка. Чего я один должен отдавать?
— Паша... Пачку у меня одолжил ты. Я не собираюсь выяснять, кто из вас сколько скурил. Есть желание — иди и считай, кто тогда сколько скурил, собери с каждого и верни мне целую пачку. До тех пор не проси у меня.
Обиделся, больше не просил.
Я это к чему всё рассказал? Я человек очень неконфликтный, а потому стараюсь найти решение без скандалов и ссор. Но иногда...
4 Бонусная история
Одноклассник Вадя позвонил мне лет через 5 после окончания школы.
— Гена, нужна помощь!
— Кому?
— Моему хорошему другу. Он поссорился с девушкой, надо ей принести цветы якобы от службы доставки, чтобы она не отказалась. Я это сделать не могу, меня она знает. Нужен незнакомый человек. Сделаешь? Мы цветы уже купили, тебя привезём и отвезём назад, 5 минут дела.
— Давай!
Всё прошло по сценарию, действительно 5 минут. Ну, почему бы и не помочь?
Вадя позвонил снова через 2 месяца:
— Гена, снова нужна помощь!
— Кому?
— Да тому же другу моему.
— Снова поссорился?
— Нет, тут другое. Он хочет взять кредит, но у него есть уже один кредит непогашенный, а потому второй дадут только с поручителем. Я не могу, потому что...
Я не стал слушать его объяснения. Зачем?
— Вадя, стой. Ты что, дебил? Пока!
Помогайте людям, но не позволяйте им садиться вам на шею :)
|
|
Шёл тут по дорожке в Полюстровском парке. Навстречу - типичная "стреднестатистическая" семья нынешней "культурной столицы": фиксатый мужик с низеньким лбом, толстой шеей и банкой пива, его деревенского же вида толстая жена, гоповатый ребёнок и бультерьер на длинном поводке без намордника. В общем, всё как полагается, чин-чинарём. Бультерьер мне дорогу загородил, встал на пути враскоряку. Жду реакции мужика. А что реакция, она – предсказуемая: довольно скалится. Супруженция тоже гордо ухмыляется. И дебильноватый сын не отстаёт.
- Так - говорю - ну, тут всё ясно.
И бультерьеру:
- Может, хоть ты в семье умный? Как, дашь дорогу-то по встречной?
Пёс размышляет и, к разочарованию хозяина, сторонится.
Расходимся...
|
|
Вова - парень такой оболдуйски-обломистого вида, недавний студент. Сосед мой. Сколько его помню, возвращался шатаясь с гулянок, допивал у подъезда пивасик из огромных пластиковых бутылок с друганами-гопниками. Рядом почтительно хихикали какие-то шалавы. В общем, выражаясь языком Верки-Сердючки, шёл по наклонной. А иногда и полз, радостно смеясь цветам на клумбе.
Родители, вконец убитые этим горем, вызвали наконец дядю Пашу. Как я понял, в их роду он - что-то вроде ангела-хранителя. Хрен то есть дозовёшься в обычной жизни. Но когда совсем кранты, приходит. И выдёргивает из зубастой пасти судьбы, клацающей над самой ж.
У ангелов-хранителей мало времени. Явившись, дядя Паша чуть не за шиворот уволок Вову на своей поношенной бэхе. Вернулся Вова за полночь преображенным и очень счастливым. Он оказывается весь день погонял за рулём этой бэхи по каким-то пустырям. Руль, правда, у него периодически вырывал матерясь дядя Паша.
Через пару недель дрюченья Паша сухо сказал родителям - водить умеет, права я купил. Подарите авто, я добавлю. Действительно добавил, и исчез.
Авто ессно подарили. Вова основательно протрезвел за эти волнующие недели, купил костюм от Армани, приобрел поразительно презентабельный вид и поехал искать работу. Даже глаза его приобрели осмысленное выражение от езды по городским пробкам.
С тех пор прошёл всего год. Не знаю, где он там устроился. Вспомнил эту историю оттого, что сейчас столкнулся с ним на крыльце после долгого перерыва. Теперь он стал похож наконец на Владимира Александровича, хотя является таковым с самого рождения. Пробегая мимо, азартно орал в трубку - "покупай всё нахрен вместе с пустошью, до самой реки! И болото прихвати справа! Я там озеро устрою!"
|
|
Некоторые читатели воспримут эту историю как фарс и стёб, но поверьте - так и было...
А не поверить моему старому другу, эмвэдэшнику в запасе Тарасу Юрьевичу, к которому я как-то зашёл на ведёрко кефира, просто нельзя. Расположившись на кухне за столом у старой доброй батареи, нагретой волшебниками ЖКХ по случаю наступления зимы, мы предались распитию кисломолочного продукта и просмотру программы Время, в которой тандем карликов в целях рекламы предвыборной компании косил на комбайнах кукурузу. Изрядно захмелевший после третьего стакана Тарас Юрьевич вдруг вскочил со своего места, посмотрел на меня осоловевшими глазами и заговорщицким голосом произнёс:
- А был я, Винстон, в ваших северных краях, был, понимаешь?! Только ты об этом никому, тсссс, это была операция под грифом "совершенно секретно"!
От неожиданности я чуть не уронил ведро с кефиром. Дрожащими руками кое-как налив ещё по стакану, моё тело растеклось по уютной табуретке, а мозг изготовился внимать х-файлы.
- Так вот, Винстон...- история Юрьевича водопадом Виктория полилась в мои ухи...
...К нам в Центр поступила информация о том, что на берегах Колымы какая-то сволочь вытаптывает посевы морозостойкой кукурузы и меня срочно направили на поимку негодяя. Прибыв в Магаданскую область первым ледоколом, я не медля ни минуты выдвинулся на лыжах в район дислокации кукурузы для осмотра места преступления. Добравшись, стал ходить вдоль края посевов в целях обнаружения хоть каких-нибудь следов.Тем временем на плантацию быстро и неотвратимо опустилась долгая северо-восточная морозная ночь, пробиравшая до костного мозга. Вдруг, в 72 метрах от меня мой чёткий слух уловил шорох кукурузного листа. Мамонт!? Не! Негр! Голый босоногий негр!!! Из-за кукурузного ствола блеснула белозубая улыбка, ставя точку в догадках. Гнида черножопая, значит это ты пакостишь! И мамонтов тоже ты вытоптал - ведь куда-то они исчезли! Оттренированным до автоматизма движением, я выхватил из-за пазухи каменюку осколочного типа, прихваченную на всякий случай ещё в порту на большой земле, и метнул в сторону улыбки. Щит! - негр взвыл, выплёвывая зубы, и галопом унёсся в кукурузные джунгли. Я бросился в погоню, не отдавая себе отчёта в безрассудности сего действия. Уже через полчаса взмок, как лошадь на ипподроме, беготня на лыжах за африканским зайцем, петлявшим и путавшим следы - бесперспективное занятие.Мало того, я понял, что заблудился. Поднявшийся ветер заметал следы не только этого гада, но и мои, наводя тоску в размышления. Мороз крепчал, серебристый свет луны абсолютно не грел. Назойливые мохнатые комары покусывали сквозь валенки и ватники, усугубляя положение. Первый раз я жалел, что прогуливал астрономию и ОБЖ, ведь мог бы сейчас спокойно выйти из кукурузы по звёздам и мху, а так... Одинокая горькая слеза покатилась по щеке и замёрзла в щетине. Идти наобум без толку - не средняя полоса России ведь, тут на полградуса ошибёшься и всё, либо к белым медведям на обед выйдешь, либо к китайцам в плен, это вам не спирт бодяжить. Ещё нестерпимо чесалось левое яйцо. Говорят, к повышению в звании - мелькнуло в затухающем сознании, но лезть в ватники было уже лень, да и не к чему. И тут... "В Магадане полночь, в эфире Радио Шансон и программа "Только для вас". И у нас в студии первый дозвонившийся! Алло, это Сивый! Будьте так любезны, поставьте для сбежавших пацанов из пятого барака композицию группы Тату *Нас не догонят*..." Радио??? Радио!!! Сознание резко вернулось, разогнав туман в голове. Теперь я знал, в каком направлении идти! И я рванул! Но буквально через 39 метров обо что-то зацепился лыжами и полетел кувырком. Да это же негр! Паскудник свернулся калачиком и сопел праведным сном, присыпавшись снежком, совсем рядом с тем местом, где я замерзал. Спеленав кантуженного ударом лыж паршивца резинкой от трусов, закинул его за плечи и двинулся на звуки радио. Спустя каких-то пару часов мы его уже были готовы допрашивать. Мы - это я и местный старый кагебэшник Юрий Тарасович. Допрашивать решили с пристрастием - напоив водкой. Дык эта падла, замахнув беленькой, икнула и выключилась, упав со стула. Пришлось отложить допрос до утра, с нескрываемым желанием устроить ему пытку похмельем. Уж апосля этой процедуры любой шпион точно прекращал любое сопротивление, сдавал все свои аэродромы и переходил на нашу сторону. Но ночью сельскохозяйственный вредитель умудрился сбежать, напугав до смерти чукотских пограничников, создавших по окончании службы секту "Свидетели. Просто свидетели", перескакать по льдинам пролив и в последствии сделать за океаном фантастическую политическую карьеру. В звании меня, кстати, повысили, а вот в награждении медалью "За спасение кукурузы" отказали...
Тарас Юрьевич замолчал, стеклянным взглядом уставившись в экран. По телевизору шёл сюжет о выступлении Барака Обамы в конгрессе США.
- Суууууука! - Юрьевич выдыхнул и опрокинул в себя стакан...
|
|
Дядя Саша
Мой дед, папин отец, умер в 47 лет. Есть у него родной брат – Александр. Александр Петрович. Дядя Саша. В августе ему исполнится 91 год.
Года два назад случилась у меня оказия в Москву. Ну, и остановился я у дяди Саши. До этого я его видел один раз. Мне он понравился любознательностью и эрудицией, которой могут позавидовать молодые. А тут я у него каждый вечер. Ужин он готовил сам. Он вообще сам себя обслуживал, практически полностью. Сыновья помогали. Каждый вечер мы выпивали по рюмке, и он что-нибудь рассказывал. Был и рассказ о войне.
Хочу рассказать небольшой кусочек.
Это был бой. На них навалилась авиация. Дядя Саша в поле. Фашистский самолёт разглядел его и решил порезвиться. Он разворачивался, шёл низко и, пролетая над ним, начинал стрелять из пулемёта. Дядя Саша говорит:
- Я бегу, а он заходит на меня, я падаю, а вокруг пули в землю: тум-тум-тум. Пока он разворачивался, я бежал. Он надо мной, я лежу, он стреляет. Три раза он на меня заходил. Позже командир спрашивает, Александр, ты свою шинель видел? Мы стали разглядывать, и ты не поверишь, шинель по бокам была вся пробита пулями. Как он в меня не попал – не знаю.
Я сердечно благодарен дяде Саше, ветерану Великой Отечественной Войны – дяде моего отца и искренне желаю ему ещё дать нам возможность общаться с ним.
Я сердечно благодарен деду и бабушке, ветеранам Великой Отечественной Войны, царство им небесное.
Я сердечно благодарен всем тем, кто воевал за нас. Чтобы мы могли сейчас жить, дышать, влюбляться, встречаться, расставаться, смеяться, приходить с работы домой, сидеть вечером перед теликом, или ехать отдыхать, растить детей, общаться друг с другом, иногда даже не подозревая, что всего этого могло не быть, если бы не они.
|
|
Шёл из школы. Вижу знакомую машину - сидит физрук весь красный и с каким-то странным волнением. Ладно. Хотел пройти мимо, но он меня заметил, и мне пришлось поздороваться. Пошёл дальше. Но дёрнуло же меня обернуться и снова на него посмотреть... Вдруг, неожиданно, из машины высовывается голова нашей географички с растрёпанными волосами... Моя жизнь никогда не станет прежней...
|
|
Эта история достаточно стара, и приписывают её писателю Джеймсу Олдриджу.
Олдридж, англичанин по происхождению, в первые годы войны служил в посольстве Великобритании в Москве. Затем его перевели в Тегеран, а после войны он переехал в США и стал писать книги. Кстати, писатель он был отличный, рекомендую.
В 60-е годы Олдридж приезжал в Москву то ли для сбора материалов для новой книги, то ли его потянуло на воспоминания - работая когда-то в Москве, он сильно влюбился в свою коллегу, сотрудницу посольства, тоже англичанку (по мотивам событий своей дипломатической службы он написал роман "Дипломат").
Дальше - вольный пересказ воспоминания Олдриджа об одном из событий этой поездки:
"Я шёл по улице Горького. Меня догнал какой-то мужчина и о чём-то спросил (русский язык Олдридж так и не выучил). Поняв, что я не говорю по-русски, он жестом поманил меня в соседнюю подворотню. Там находился ещё один мужчина. Они о чём-то переговорили, эатем каждый из них достал рубль, и они жестами предложили мне сделать то же самое. Я дал им рубль, и один из мужчин тут же на минуту исчез. Вернулся он с бутылкой водки, стаканами и тремя конфетами. Бутылку мужчины тут же откупорили, разлили поровну в стаканы и, чокнувшись со мной, выпили. Я выпил тоже. После этого мужчины сразу исчезли.
Выйдя на улицу, я сразу сильно опьянел, у меня закружилась голова. Тут ко мне подошёл русский полицейский, и я сказал ему единственную фразу, которую знал по-русски: "Я - заблудившийся американский писатель", на что он, ни секунды не задумываясь, ответил: "Пойдём, пойдём, Хэмингуэй!"
|
|
В какой-то мере навеяло фразой "я бываю крайне агрессивным, когда задевают меня или мои интересы".
Сейчас, как говорится, только ленивый о Крыме не пишет. Я хоть и ленив, но тоже, пожалуй, пару строк напишу. Вот, правда, политики особой не обещаю, аполитичен я, что поделать.
Сначала – не о Крыме, а о Сухуми. Был я там в восьмидесятых, в сентябре, поехал отдохнуть после военных сборов. Зашёл в обезьяний питомник. Получил огромное удовольствие от наблюдений за обезьянами. В основном, были они гораздо приветливее, добрее и смышлёнее дорогих соотечественников, да и в общении приятнее. Но вот дошёл я до вольера с павианами, двинул вдоль него по песчаной дорожке. И чем-то не приглянулся краснопопому павианскому пахану, сидевшему у своего гарема. Был он грузен, злобен и угрюм. Очень уж нелестно предполагать, что увидел он во мне конкурента, но других версий мне что-то не измыслить. Одним словом, вскочил он, подбежал к решётке и начал мне всячески угрожать. Скалился, яростно верещал, размахивал руками, подпрыгивал и приплясывал. И пока я шёл вдоль его вольера, так и бежал рядом со мной вприпрыжку, что-то выкрикивая и злобно беснуясь. Ну, кинул я ему пару орехов, посмеялся и дальше пошёл.
Теперь – о Крыме. Отдыхал я в девяностых на Тарханкуте. Из моря почти не вылезал, то с маской нырял, то устраивал долгие заплывы вдоль берега. И вот как-то раз плыву я себе вдоль обрывистого, скалистого берега, думаю о чём-то своём. А кое-где там под обрывом небольшие пологие пляжи встречаются. И вот проплываю я такой пляжик, длиной он – метров сто от силы. А с краю пляжа этого расположился какой-то отдыхающий со своей семьёй. Был он грузен, злобен и угрюм. И, видимо, заподозрил, что направляюсь я к другому концу этого пустого пляжа. Подскочил он, подбежал к берегу и начал мне всячески угрожать. Скалился, яростно верещал, размахивал руками, подпрыгивал и приплясывал. И пока я плыл вдоль берега, так и бежал рядом со мной вприпрыжку, что-то выкрикивая и злобно беснуясь. И пока я не скрылся за скалами, так и преследовали меня визг, мат – и дежа вю.
Не знаю уж, какой он национальности был, украинец, русский или ещё кто. Но с сухумским собратом своим он был схож чрезвычайно. Правда, тарханкутский клон был намного гнуснее, так что орехов я бы ему, пожалуй, не дал, даже если бы они с собой и были.
|
|
Небольшая заметка о том, что иногда вещи оказываются не такими, каким кажутся на первый взгляд...
Мне навстречу шёл молодой, модно одетый парень. Шёл, курил и размахивал рукой, в которой была зажжённая сигарета. Мне пришлось сделать резкий финт вправо, чтобы он не задел меня тлеющим бычком.
Через пару метров следом за этим парнем шёл бомж, который также курил на ходу. Так он убрал руку с сигаретой за спину, чтобы ненароком не задеть меня.
Внутренняя культура, она проявляется в мелочах...
|
|
