451
Они шли по спящему городу, два друга неразлей-вода, Сашка и Лешка. Шли,
уперевшись друг в друга плечами, являя своими телами конструкцию, со
стороны похожую на крышу домика. Шли, сопя и пытаясь напевать какую-то
песню о море. Мотив не угадывался. Курсантские фуражки были лихо
задвинуты на затылок, чудом зацепившись козырьками за вихрастые макушки.
Шли тяжело. Теплая водка, запитая пивом душным летним вечером, учитывая,
что в организме она встретилась с попавшим туда чуть ранее дешевым
портвейном, отбила напрочь почти все рефлексы, и врожденные и
приобретенные.
Но настоящий моряк, да еще будущий полярник, никогда не позволит себе
роскошь отключиться в канаве, настоящий моряк имеет для таких случаев
автопилот. Автопилоты вели эти тела к теплым койкам общежития тогда еще
ЛВИМУ, или, попросту, «макаровки». Пройти еще надо было ни много, ни
мало - пол Васильевского острова.
- Табань, - сказал вдруг Сашка, с трудом принял вертикальное положение и
остановился.
Лешка, внезапно оказавшись без дружеской поддержки, по инерции пролетел
некоторое расстояние по сложной дугообразной траектории, ушел головой в
кусты и засопел там, пытаясь включить задний ход. Удавалось плохо, даже
можно сказать, никак не удавалось. Сашка, будучи более крепким на
выпивку, выволок корешка из зарослей и нахлобучил ему фуражку козырьком
на ухо.
- Слышь, - сказал он, - какого хрена мы потащимся в общагу, у меня в
этом доме баба живет, - и ткнул чумазым пальцем в темные окна квартиры
на пятом этаже.
Лешка, потоптавшись на месте, в несколько приемов повернулся в сторону
дома, вскинул голову, уронив с нее фуражку, и попытался сконцентрировать
блуждающий взгляд на том месте, куда указывал товарищ. Сашка поднял
фуражку друга и напялил ему на голову козырьком назад.
- Заночуем здесь, понял?
Лешка опять в несколько приемов повернулся к товарищу и, икнув, сказал:
- Ага…
Потом подумал и икнул еще раз, преданно глядя повлажневшими от счастья
глазами.
- Пошли, - коротко бросил Сашка, и походкой канатоходца, пытающегося
удержать равновесие, направился к подъезду, подошел к нему, остановился,
почему-то сделал несколько судорожных приставных шагов в сторону,
ухватился за водосточную трубу и… полез по ней вверх. Лешка, во всем
доверявший товарищу, пополз по трубе следом.
Почти на уровне третьего этажа секция водосточной трубы, по которой в
этот момент карабкался Лешка, выпала и тот полетел в обнимку с ней вниз,
громко грохоча жестью обо все выступающие части дома, и, приземлившись
на клумбе, мгновенно отключился. Сашка оказался отрезанным снизу, и,
несмотря на возникшие сомнения в слегка протрезвевшем от увиденного
мозгу, мог продолжать двигаться теперь только вверх.
В это время в ближайшем к нему открытому настежь окне появляется на шум
заспанная и помятая физиономия немолодой тетки. Увидев в метре от себя
пыхтящего мужика, судорожно цепляющегося за трубу и источающего волны
перегара, тетка хватает с подоконника горшок с цветком и с воплем:
«Воры!» швыряет его в Сашку. Тот, каким-то чудом перехватив летящий
ему прямо в репу этот немалых размеров предмет, с криком: «Ты чо, дура,
делаешь!» почти без замаха отправляет его обратно. Грохот, крики, звон
разбитого стекла, от неожиданности Сашка не удерживается на трубе и
летит вниз, прямо на своего друга, лежащего в отключке на клумбе, все
еще в обнимку с трубой.
О том, как они уходили от погони, как добирались до общаги и пробирались
мимо дежурного офицера, можно еще долго рассказывать, но я удержусь от
этого захватывающего повествования.
Расскажу только, что получивший наибольшие повреждения Леха долго
страдал, спать он мог только на идеально ровной поверхности, а так как
обычная панцирная койка таковой не являлась, напихав под матрац досок.
Когда садился, уморительно топтался, отклячив зад и держа спину в
неестественно прямом положении. За все это и получил прозвище «Ровный»,
которая приклеилась к нему надолго.
|