Не так давно стою у дверей Мариинского театра в ожидании друга и в задумчивости гляжу на занавешенный фасад консерватории. - Что, разглядываете? Не доделают никак! А почему? - раздаётся рядом старческий голос. Оглядываюсь. Рядом пристроился старичок - эдакая смесь интеллигентности и бомжеватости. Из вежливости молчу, а старичок, понизив голос, продолжает: - Место это нехорошее... Молча вздыхаю. Таких "знатоков города", готовых снабжать окружающих конспирологическими теориями, хотя их об этом не просят, в Питере хватает. - Напрасно вы мне не верите! - закипает старичок. - Ещё когда Большой театр строился... Вы знаете, что здесь сначала был Большой театр? Я киваю. - Так вот, - вещает мой надоедливый собеседник, - его архитектор, Антонио Ринальди, поскользнулся, упал с лесов и тяжело заболел. Блестящая карьера была загублена! Пришлось уехать из России. Театр стали строить по проекту Людвига Тишбейна, и что вы думаете? Как только построили, случился пожар. Восстанавливать театр поручили французу Тома де Томону. И он тоже, представьте себе, поскользнулся на лесах, упал - и умер! А всё потому, что когда-то на этом месте были пильные мельницы голландского купца Семёна Брумберга. Обанкротился бедняга, подхватил лихорадку и помер, а перед смертью сказал: "Не будет здесь никому удачи вовек!". Вот так-то! Тут подошёл мой друг, и, кисло улыбнувшись старичку, мы быстренько унесли ноги... А буквально на следующий день открываю ноутбук, читаю новости - и на тебе! - "Реконструкция консерватории. Долгострой века. Новые подрядчики и новые уголовные дела". Да уж... Может, старичок был прав?
