Колю Фортунатова укусил клещ. Укусил себе и укусил. Коля сперва и не заметил. Просто шея как-то странно чесалась, будто воротник натёр. А потом глянул у зеркала – клещ! В больнице клеща выкрутили специальным пинцетом, положили в колбу и велели ждать. — Чего ждать-то? — поинтересовался Фортунатов у пожилой докторши. — Вытащили же… — Счастья, моя хорошая, — устало вздохнула та, — если повезёт… — Это как? — забеспокоился Коля. — А, вот, так, моя хорошая. — пояснила докторша. — Может пронесёт, а может и борреллиоз развиться, либо, не дай бог, энцефалит. Уже два смертных случая в этом году было... Коля только и моргнул в ответ. Слова все были незнакомые и как всё незнакомое пугали. «Навыдумывают же болячек, — недовольно подумал он, — тоже мне, лекари-пекари». Врачей Коля не любил. Натерпелся от них, когда лечили. Да он вообще не любил всех людей в белых халатах - ни врачей, ни поваров, ни учёных. Ему почему-то казалось, что за белыми одеяниями скрыты некие чёрные намерения. Между тем докторша безжалостно вкатила ему в плечо укол и выписала на бланке что-то неразборчивое: — Если температура резко прыгнет или сильная головная боль, то скорую с этой бумажкой вызовешь…
Домой Коля пришёл уже основательно встревоженный. Сходу залез в изрядно потрёпанный медицинский справочник, доставшийся ему от тётки, чей первый муж когда-то работал сторожем в городской библиотеке. Справочник чудом уцелел от посягательств её второго мужа, человека уже литературно малообразованного и не понимающего ценности печатного текста. И как следствие, часто пользовавшего книги нецелевым образом. К счастью, раздел про клещей был на месте. Внимательно его изучив, Коля приуныл ещё больше. Врачиха не врала, других вариантов и вправду не было. Фортунатову стало себя жалко. Только жить снова начал, с обидой подумал он, и нате вам… Он прилёг на диван, закрыл глаза и, прислушиваясь к себе, стал ждать проявления всех тех симптомов, о которых только что прочёл. Прошло минут десять, ничего не происходило. Лишь левая нога зачесалась, но про это в справочнике ничего сказано не было. Он закрыл глаза, решив подождать ещё немного. В квартире стояла тишина, томительная и очень неприятная, словно с привкусом какой-то ржавчины. Фортунатов не выдержал и встал. Потом подошёл к окну, открыл одну из створок и посмотрел вниз. Двор был пуст и тих, лишь откуда-то издалека доносился зовущий тонкий голосок: ма-ма, ма-ма! Он оглядел свою комнату, где застоялся запах табака, пыльное зеркало на стене, стол с грязной посудой, старый пожелтевший телефон на табуретке. А, ведь, так и вправду помру, подумалось вдруг ему, а никто добрым словом и не вспомнит. Отчего-то эта мысль его испугала, и он, подойдя к телефону, снял трубку. — Алло, Серёга, — набрал он товарища, с кем иногда вместе ездили на рыбалку, — тебе катушку мою «шимановскую» надо? — Да, не собираюсь пока, — зевнул в ответ Серёга, — жара же, щука всё равно спит... — Не, вообще... надо? Забирай, — Фортунатов слегка помедлил и небрежно добавил, — бесплатно... Телефон затих. Очевидно, Серёга осмысливал услышанное. — Бухаешь опять что ли? — осторожно предположил он. — Ты ж вроде подвязывал… Коля обиделся и положил трубку, передумав звонить кому-то ещё из друзей. Потом постоял пару минут и снова снял, набрав номер бывшей жены. — Фортунатов? — сразу спросила та. Каким-то образом она всегда угадывала, что звонит именно он. — Ну, чего хотел-то? Она вздохнула и замолчала, приготовившись к ритуальной перебранке. Коля хотел рассказать про клеща, но в горле от жалости к себе запершило. — Там на даче яблоки уже... — прокашлялся он, — скажи своему, пусть заедет, соберёт. Дача была материна, при разводе досталась ему, но Коля бывал там редко, ездил только траву постричь, да и то, когда звонили соседи по участку, ругались. Бывшая же дачу любила, а теперь, когда они с новым мужем взяли машину, съездить туда никогда не отказывалась. — Спасибо… — смягчилась она, — ...ты как... устроился куда? — Устроился... — Вот и молодец, — похвалила она, — вот, и работай себе… и пей в меру… и живи как все люди… Почему-то Колю это задело. — Сами-то жить умеете? — не выдержал он. — Кредитов понабрали, как собаки блох и строите из себя! Он не стал продолжать разговор и бросил трубку. Звонить кому-то ещё окончательно расхотелось. Фортунатов на секунду представил лицо супруги, когда ей сообщат обстоятельства его смерти и мстительно усмехнулся. Потом присел на диван и машинально включил телевизор. Показывали биатлон где-то в горах. Спортсмены в ярких костюмах бежали наперегонки, падали, стреляли, поднимались и снова устремлялись вперёд… «Всё как в жизни, — подумал Коля, — кто-то сразу попадает в цель, и бежит себе дальше. А кому-то приходится штрафные круги отмотать, чтоб потом догонять остальных. Только, вот, жизнь у всех одна, беготнёй не добрать». Он вздохнул, щёлкнул пультом, и прошёл на кухню, где без аппетита поужинал хлебом с рыбными консервами. Закончив с едой, посидел ещё немного просто так, потом снова вздохнул и решил выйти проветриться.
Внизу было прохладно и пахло липами. На скамейке у подъезда сидел дворовый бездельник Генка Ходырев и в состоянии пьяной креативности сосредоточенно плющил ногой пустую пивную банку. — Колян! — обрадовался он Фортунатову, — А чего смурной такой? Это потому что не употребляешь больше… Займи полтаху-а? — Клещ укусил, — кратко пояснил Коля и чуть поколебавшись выдал Генке полтинник, — на, можешь не отдавать… Генка, не ожидавший такой щедрости, резво спрыгнул со скамейки, схватил деньги и так бойко зашагал на угол, что Фортунатов только вздохнул – этот точно всех переживёт...
Теперь двор был совсем пуст, только у клумбы с яркими лохматыми цветами, в халате и с лейкой в руке, лениво прохаживалась Надька Белякова, его бывшая одноклассница и всегдашняя соседка сверху. «Вот же, – подумалось ему, – ходит себе, коза ногастая, а тоже жить останется». Ему вдруг захотелось сказать ей что-нибудь очень неприятное. Что больно худая, да длинная, или, что нос как выключатель, или… — Слышь, Надежда, — окликнул он, — подойди на минутку… — Чего тебе? — насторожилась та, но, поколебавшись, подошла поближе. Фортунатов собрался с мыслями, выискивая слова пообиднее и вдруг вспомнил, что в школе, в начальных классах, они с Надькой хорошо дружили, и однажды даже поцеловались за гаражами. Память услужливо высветила и то лето, и что тогда также вкусно пахло липами, и что на гараже розовым мелом было написано "Белякова - ведьма". Он посмотрел в угол двора, где на месте гаражей давно уже была парковка для машин, потом снова на Надьку и неожиданно для себя сказал: — Я, Надь, умру скоро, может, завтра уже… — Тьфу, дурак или родом так? — нахмурилась Надька, — кто ж так шутит-то? — Да, серьёзно я, — продолжил Коля, чувствуя, как на глаза помимо воли наворачиваются слёзы, — клещ меня в лесу цапнул. В шею. Надька ойкнула и поставила лейку на землю. — Это как же, Коль? Так ты, давай, в больницу беги скорее! — Был уже, — махнул он рукой, — жду, вот, теперь, когда температура поднимется. Тогда точно хана. Надька придвинулась ещё ближе и дотронулась ладонью до его лба. Рука у неё была влажной, мягкой и приятно пахла свежей травой. Фортунатов невольно зажмурился и даже замер, пытаясь продлить это уютное ощущение. — Вроде нету… — Надька убрала руку, немного подумала и убеждённо заговорила: — В церковь тебе надо, Коля, во всех своих грехах покаяться, прощение попросить. И стараться больше не грешить. И... — Пойду я, Надь, — вздохнул он, — поздно мне отмаливаться-то. Он почти уже дошёл до своей двери, когда снизу, из тиши подъезда, донеслось чуть слышное «подожди»…
Надька потянулась из-под одеяла, включила торшер, снова положила ему на лоб руку и слегка улыбнулась: — Что-то не похож ты на больного… наврал, поди, про клеща-то? Коля молчал и, словно впервые, с интересом смотрел на Надьку, отмечая мягкий овал её лица, розовые полные губы, гладкие русые волосы и, не найдя что сказать, лишь мотнул головой. — Чего молчишь-то? — Ты на даму червей смахиваешь, — сказал Коля, — красивая… — Да, ну тебя, — Надька быстро соскочила с кровати и, завернувшись в халат, пошла на кухню. — Чай-то хоть есть у тебя, кавалер? — На кухне, в буфете… Фортунатов встал и, замотавшись в одеяло, подошёл к окну. Прикурил сигарету, затянулся, медленно выдохнул дым наружу в прохладную пустоту двора, потом недоверчиво покачал головой и вдруг улыбнулся.
