Результатов: 203

201

21 августа 1698 года в итальянской Кремоне в семье скрипичных дел мастера Иосифа Гварнери родился мальчик, которого назвали Бартоломео Джузеппе Антонио.
В наши дни он известен как Джузеппе Гварнери дель Джезу.
Ему завидовал сам Страдивари. Инструменты, изготовленные его руками, на сегодня самые дорогие в мире.
И никто не может сказать, почему.

Будущее маленького Джузеппе было предопределено.
Его дед учился еще у великого Амати, уже в то время прославившего свое имя созданием прекрасных певучих струнных инструментов.
Ему пришлось начинать свое обучение с мальчика на побегушках.
Вначале он постигал науку распознавать и сортировать дерево, потом готовить кишки ягнят для изготовления струн, потом обращаться со столярными инструментами — в общем, все, как обычно для подмастерья. Только некоторые его уроки проходили отдельно от других учеников: семейные секреты изготовления волшебных инструментов передавались от отца к сыну вдали от чужих глаз.
Мальчик быстро перенимал мастерство отца и деда.
Мало того, что он свободно повторял их работы, так его копии превосходили оригиналы звучанием.
Вроде бы то же дерево, тот же лак, еще неумелые руки молодого мастера, а скрипка — поет!
Впоследствии даже Иосиф копировал сыновние технологии, стараясь повторить его шедевры. Но дошедшие до наших дней скрипки отца и сына кардинально различаются по звуку, его тембру и наполненности.
Семье Гварнери приходилось нелегко.
В то же время расцвета достиг гений другого скрипичного мастера — Антонио Страдивари. Его скрипки вошли в моду, мастер был продуктивен, имел влияние и деньги.
Страдивари производил около 25 скрипок в год, притом что обычно из-под рук мастера выходит всего до пяти качественных инструментов.
Конечно, в мастерской Страдивари работали подмастерья, но все равно это было слишком много.
Ниша дорогих инструментов была заполнена, а тут еще Джузеппе достался своенравный характер деда Андреа.
Он был невоздержан во хмелю и постоянно попадал из-за этого в передряги.
Некоторые исследователи жизни великого мастера считают, что именно по этой причине Джузеппе оказался в ордене иезуитов.
Он жил и работал в монастыре, продавая свои скрипки церкви практически за бесценок.
Только вот не все оправдывают пребывание мастера в монастыре попыткой избавиться от земных пороков или бегством от нищеты. Современники Гварнери судачили, что он жил среди монахов не просто так.
Гварнери надеялся спрятаться за монастырскими стенами от дьявола, которому он продал душу за то, чтобы его инструменты стали лучшими, превзойдя работы Страдивари.
К моменту становления Гварнери как отличного производителя скрипок противостояние между двумя конкурирующими семействами достигло своего апогея.
Страдивари почувствовал в молодом Джузеппе сильного соперника и применял в борьбе с ним все свои связи.
Инструменты Гварнери не покупали, тем более, он не признавал дорогой отделки, предпочитая уделять внимание голосу скрипки часто в ущерб ее внешнему виду.
Работы Гварнери в сравнении со Страдивари неряшливы.
Эфы (резонаторные отверстия) вырезаны неровно, можно сказать, даже небрежно.
Лак положен где-то даже комками. И
таких непростительных огрехов — множество.
Те, кто изучал скрипки руки Гварнери в разное время, пытались улучшить звучание, отшлифовав покрытие или доведя до правильной формы ту деталь, что казалась неправильной.
В результате скрипка теряла свое волшебное звучание.
Из-за таких горе-улучшателей до наших дней дошли всего несколько неиспорченных скрипок дель Джезу.
Однажды, спустя много лет после смерти Джузеппе, великому скрипачу Никколо Паганини предложили купить скрипку почти неизвестного мастера. Музыкант, привыкший к изяществу и совершенным формам инструментов Страдивари, недоверчиво отнесся к грубой скрипке с нарушенными пропорциями.
Но стоило ему заиграть, как он влюбился в ее звук.
Свое имя «Пушка» скрипка получила именно за особенность своего голоса.
Глубокий насыщенный, сильный — он долетал до любой точки любого концертного зала.
Говорили, что когда Паганини играл на ней, за его спиной можно было видеть тень дьявола.
А кое-кто поговаривал, что в «Пушку» вселилась проданная этому самому дьяволу душа самого Джузеппе Гварнери, которая после смерти не знает покоя.
В 1999 году «Пушка» попала в руки Богодара Которовича, известного скрипача.
Вспоминая опыт игры на ней, маэстро говорил о полнейшей мистике.
Инструмент не представлял ничего особенного, репетиции не показали никакого сверхзвука, которого так ждал от легендарной скрипки музыкант.
Артист переживал о том, что и выступление будет посредственным.
Но стоило заиграть на концерте, как скрипичный голос необъяснимым образом преобразился.
Которовичу казалось, что кто-то стоит за спиной и играет вместе с ним.
Скрипки Гварнери действительно превзошли работы самых известных мастеров.
Они стоят в два раза дороже работ Страдивари.
Но даже если Гварнери продал душу дьяволу, то он плохо читал контракт…
Дьявол не стал долго дожидаться и прибрал душу великого мастера всего в 46 лет.
Умер Джузеппе дель Джезу в нищете и безвестности, в тюрьме.
И не осталось даже сведений о том, почему он там оказался.
Известно только, что в последние годы он создал лучшие свои скрипки.

Владельцу «Пушки», легендарному Паганини, тоже не повезло прожить долгую жизнь и обрести покой после смерти.
За пару лет до смерти скрипач потерял голос
Говорят, что скрипка Гварнери в тот же день тоже потеряла звучание.
Но если скрипку смогли починить, то Паганини до самой своей смерти не мог говорить.
После того как Паганини умер, церковь не дала разрешения похоронить его на освященной земле, объявив музыканта нечестивцем и пособником дьявола из-за тех самых слухов о сатанинской тени за его спиной.
С тех пор гроб с телом виртуозного скрипача ждала жуткая одиссея, продолжавшаяся 56 лет.

Автор Анна Русич

«Хранители воспоминаний»& Zemfira Qurbanova

202

Вдогонку истории про детскую мечту (диван, докторскую и т.д. - https://gb.anekdot.ru/profile/?id=46306)
Прям вспоминаю своё разочарование: в детстве (80е годы) я любила лимонад "Тархун". Обожала до умопомрачения. Но злые родители никак не давали мне обпиться лимонадом... Поэтому я ждала, когда же вырасту, чтобы пить эту радость вдоволь - вместо воды, чая, компота и т.д.
Но тут грянули 90-е годы. И про лимонад пришлось надолго забыть.
И вот мы с сестрой уже студентки (конец 90-ых). Повышенная стипендия. И мы с ней вскладчину покупаем сладкие подарки для родителей на Новый год. И среди этих подарков есть две "полторашки" "Тархуна". И мы с сестрой на него облизываемся, вспоминая вкус из детства :). Не выдержали наши корыстные души, взяли мы шприц одноразовый, прокололи пластиковые бутылки и откачали себе по 20 мл лимонада в стаканчики (а место прокола потом залепили скотчем). Попробовали - и страшно разочаровались. Сладкая водичка - и всё...
Разочарование надолго поселилось в наших сердцах, пока спустя ещё много лет нам не попалась газированная вода "Лагидзе". Вот "Тархун" этой марки нам показался самым вкусным.
Так что, думаю, и Докторскую "ту", и "Байкал" "тот" найти можно - но нужно постараться... Сильно постараться...

203

Как я работал в КГБ

Где-то на третьем курсе Петрозаводского музыкального училища, в 1978 году, я подрабатывал на полставки настройщиком пианино и роялей в этом же заведении. В мои обязанности входила настройка всех инструментов на втором этаже, плюс зал с концертным роялем.

Однажды меня вызвал к себе директор — человек строгих нравов, председатель партийной организации училища, состоявшей из преподавателей и пары отмороженных студентов старших курсов.

Захожу я в кабинет и вижу искажённое лицо директора. Я сразу вспомнил именитого гобоиста, который приезжал к нам с концертом и гонялся за мной с гобоем наперевес, потому что я забыл настроить рояль на 442 герца, оставив обычно на 440.

«Что ты натворил, подлец?» — спросил директор строгим голосом.

Я подумал: «Так… дело не в герцах». Когда меня последний раз вызывали на ковёр за более «страшные» проступки, такого лица я ещё не видел.

«Тебе повестка в КГБ. И учти, мы не потерпим людей, которые творят свои тёмные дела под кровом культурного заведения и верного партии и народу коллектива преподавателей и студентов под чутким руководством нашей партийной организации».

Это был сильный удар. Ноги стали ватными. Я начал высокопарно оправдываться, что тоже чту партию и коллектив… Но вспомнил недавние посиделки в общаге за бутылкой «Столичной» с Лёней Винником, орущим, что Ленину было глубоко плевать на народ, — ему нужен был только портфель, — и мою горячую поддержку идей Лёни. Понял, что это не шутки.

К моему удивлению, когда я вернулся в общагу, Лёню ещё не повязали, и он спокойно жарил на кухне макароны, выглядевшие так, будто их уже кто-то ел. Я показал Лёне повестку, он радостно пригласил меня разделить трапезу у него в комнате и, по ходу, давал советы, как группироваться, когда будут бить в подвалах комитета госбезопасности проклятые сатрапы-чекисты.

Наутро, в назначенный час, я робко стоял с повесткой в руках у здания КГБ Карельской Автономной Социалистической Республики. Здание было аккурат рядом с нашим училищем. Построено в стиле сталинского репрессионизма — говорят, архитектора расстреляли, и так далее. В голову лезли странные мысли: почему фундамент здания выше человеческого роста?

Я нажал кнопку звонка. Дверь открыл солдат в форме пограничника со штык-ножом на поясе. Показал повестку. Солдат сказал: «Жди». После того, как двери снова открылись, я увидел двух мужчин в одинаковых чёрных костюмах. Один сказал: «Повестку держать в правой руке, следовать за мной». Мы пошли вглубь коридоров, покрытых красными ковровыми дорожками. Впереди шёл один человек в чёрном, я — посередине, а другой — тоже в чёрном — замыкал процессию.

Стены коридоров были увешаны странными фотографиями преступлений. Я однажды попытался что-либо рассмотреть, но услышал резкий приказ: «Голову не поворачивать, смотреть только прямо». После довольно долгого пути по коридорам и этажам мы остановились у массивной белой двери. Один из «близнецов» приоткрыл её... Не берусь утверждать — у страха глаза велики, но мне показалось, что я влетел в кабинет от смачного пендаля одного из людей в чёрном, причём шуму было много.

За массивным столом с зелёной настольной лампой сидел лысоватый полный мужчина. Он совсем не отреагировал на инцидент у дверей. Я постоял минут пять молча, а мужчина так и не отвлёкся от своей работы. Когда я робко напомнил о себе, что-то промычав, он вдруг живо поднял голову, откинулся на спинку полукресла и спросил: «Вы что-то хотели?» Я подал ему повестку. Он долго вчитывался, морщил лоб, будто что-то вспоминая. Потом сказал: «А-а-а... слушай, надо бы нам пианино настроить в зале».

Сначала я не поверил, думал, он ёрничает, сейчас начнётся настоящий допрос. Но оказалось, что им действительно нужно было настроить пианино. Успокоившись, я сказал, что негоже так вызывать повесткой и пугать народ — меня чуть не исключили из студентов заранее. Мужчина спросил: «А чего мы такие страшные?» — «Да вот говорят». — «А кто говорит?» — и тут я понял, что сам себя закапываю.

К счастью, разговор перешёл на другую тему: скоро приедет большой генерал, готовится грандиозный концерт, и пианино должно играть хорошо. Меня под конвоем тех же «близнецов» провели в огромный зал, который был больше нашего, лучшего зала среди музыкальных училищ на севере страны, по мнению всех местных музыкантов. Пианино оказалось старым, трофейным, никуда не годным — совершенно не держал строй. Мне пришлось менять колки на более толстые.

Работа растянулась на две недели. Каждый раз мне выдавали новую повестку, процедура маршировки по лестницам неизменно повторялась. Когда я менял колки, люди в чёрном безмолвно стояли у меня за спиной, неподвижные, по два-три часа подряд. Один раз я предложил им сесть, в ответ чуть снова не получил пендаля.

Когда работа была закончена, мне в том же кабинете предложили составить счёт и выдали повестку, чтобы я его принёс.

Мы с коллегой Виталиком Жуковым сочиняли счёт как роман — выписывали каждый вирбель в отдельную строку с указанием цен в копейках. Виталик предложил «ввинтить им по максимуму» — за все страдания нашего невинного народа от этой организации. Так мы и решили, в итоге написав 25 рублей. Я боялся, что при получении счёта с такой баснословной суммой на меня точно заведут дело, и меня больше никто не увидит живым. Только чувство мести за повестку и страдания невинно репрессированных заставило меня вручить наш счёт.

Прошло две недели, и меня снова вызвали повесткой. Я явился, а мне говорят: «Пока генерал не подпишет, денег не будет». В общем, всё началось зимой, а деньги я получил только в мае. Говорят: «Вот тебе повезло — зарплата ко дню рождения». Спрашивать, откуда они знали, когда у меня день рождения, было бессмысленно.

К моему удивлению, мне выплатили только 12 рублей 50 копеек. Я подумал, что и это здорово, но робко спросил про остальные деньги. Мне ответили: «Ты чего вообще, что ли с Луны упал? Налоги за бездетность! Получи и будь здоров». Я вспылил и сказал, что если бы знал, что можно получить 50 рублей, написал бы столько. «Так и писал бы, сам виноват», — ответил тот полный начальник из кабинета.

Прошло, наверное, ещё две недели после тех событий. Однажды я стоял на остановке и ждал троллейбус, как меня окликнули по фамилии. Я смотрю — чёрная «Волга», и оттуда меня зовут. Подошёл. Предложили сесть в машину. Как только сел, мужчина спортивного телосложения говорит мне: «Вы тут у нас работали в комитете». Я говорю, что в жизни не работал в таких структурах. «Ну как же — пианино настраивали?» — спросил он. — «Да, но я как бы со стороны». — «Это не столь важно. Мне нужно дома настроить, поедем?»

Я согласился. По дороге сказал, что в училище у меня на вахте висит тетрадка, куда можно писать заказы. Тот ответил, что людям его профессии не подобает светиться в общественных местах.

Я настроил пианино, получил заклеенный конверт с деньгами. Иду к троллейбусу, решил разорвать конверт. А там лежат те же 25 рублей. Я чуть не упал, пошёл назад и говорю: «Вы мне тут по ошибке очень большую сумму в конверте вложили». Тот ответил: «Я цены знаю, мне доложили».

Мы с Виталиком отметили эту удачу в ресторане «Петровском» тушёным мясом с грибами в горшочке и шампанским, пробками от которого даже пытались стрелять на меткость.

Лёня Винник вскоре воспользовался хитрым планом по развалу СССР, придуманным и осуществлённым Яшей Кедми. Внезапно он получил письмо от немощной тёти из Израиля. Причём тёти у Лёни даже в СССР не было, а тем более в далёком Израиле. Но тётя была сильно больна и нуждалась в опеке своего непутёвого племянника, поэтому Лёня всё-таки решил навестить её. По сей день он живёт там.

Мой преподаватель, услышав о моих приключениях и о том, какой шикарный концертный зал я видел, сказал, что я — второй человек, воочию побывавший в этом зале. Первым был старый преподаватель училища, который к тому времени уже почил, но когда-то видел это чудо во времена хрущёвской оттепели, когда зал открыли всего на один день.