Анекдоты про тенистых |
Произошло это в далеких 80-х в славном городе Сухуми,
но сначала маленькое лингвистическое отступление :
В русском языке восклитцательный знак в конце предложения
обычно означает повелительное наклонение. Не всегда, но часто.
Так вот, спустившись с гор после одного из наших походов и гуляя
по городу Сухуми, на одной из маленьких тенистых улочек мы нашли
небольшую швейную мастерскую с совершенно потрясающей вывеской:
РАСКРОЙ БРЮК!
75
|
Память детства.
Мы выходили гулять с куском хлеба, посыпанного сахаром. Без масла. Тут же рядом возникали чьи-то зубы: делить! Несколько укусов – от хлеба оставался маленький кусочек, но зато ты не был «жилой» и «жидой». Если кого-то просили сбегать и принести ещё, он делал круглые глаза: - Ты что? Меня ж больше не выпустят!
Наши мамы берегли нас от «улицы», Каменнобродский район, в общем-то, не отличался благовоспитанностью, о нас в городе говорили: «Камбродские бандиты». Ты что, как уличная!!! – кричала бабушка, когда хотела заняться моим воспитанием.
Но мы были детьми, – какие бандиты! Мы играли допоздна летом в тенистых садах, пахнущих цветами: в июне – пионами, в июле – розами, в августе – астрами. Всё это цветочное изобилие наши бабушки продавали по вечерам в ведёрках у входа в Парк имени Первого Мая. А днём на базаре – абрикосы вёдрами, груши по килограмму, а яблоки…яблоки никто не продавал, они лежали ковром. А ещё мы тоннами лопали шелковицу – она росла прямо на улице, надо было только залезть на дерево и хорошенько потрясти…
Играли мы в прятки, в штандера, в выбивалы, в чью душу желаете, в «я знаю пять имён», …а постарше – в кис-мяу. Трудно представить, что у «бандитов», которыми нас считали в городе, самая экстремальная игра была «кис-мяу».
Когда мне купили велик, я каталась все каникулы, и добилась того, что могла ездить «без рук», положив ноги на раму, руки за спину…в общем, на равных с мальчишками. Гоняли мы по кругу: Заречная, переулок, ул. Артёма, опять переулок, Заречная.
Зимой сады замерзали. Снежные сугробы вырастали до самых окон, и в школьном сочинении в пятом классе я написала «На окнах узоры, как будто кто-то нарисовал их белыми кружевами. Это мороз! Ночью, когда все спят, он приходит и тихонько постукивает по окнам». На свет появлялись лыжи, санки, коньки – у кого были. Собаки – меня на санках мчал Дозор – восточноевропейская овчарка, все завидовали… А чего? Были во дворах лайки, были дворняги, а вот такого Дозора не было ни у кого.
Всё закончилось: для меня в 15 лет, потому что мы уехали, для моих друзей – в 25… Наш район уничтожили, снесли. Там проложили трассу. Снесли благоухающие сады, снесли дома, простоявшие 50 лет. Снесли память детства. Хотя это вряд ли: память осталась.
Я приезжала в 20 лет. Ещё всё было цело. Я пробежала по любимому саду, обняла старую грушу, на которой училась лазать с пяти лет: год – сучок/этаж, пока не добралась до верхушки: оттуда был виден парк и колесо обозрения.
В соседнем саду сидели Сашка и Димка, друзья детства. Между садами был невысокий заборчик. Сашка – в детстве тощий и сопливый плакса, а сейчас – высокий, сильный и красивый парень – как пушинку поднял меня на руки и перенёс через этот заборчик. Я не помню, о чём мы разговаривали, наверное, просто радовались, что видим друг друга. И ели яблоки из нашего детства.
Это был последний раз, когда я видела своих детских друзей. Сашка стал бандитом, погиб. Димка служил в милиции. Сейчас ничего не знаю ни о ком. Саша, Дима, два Вовы, ещё Саша и Серёжа, Лиля, Алла, Люда, Таня, ещё Таня, ещё Люда, …я помню вас всех. Этот рассказ посвящаю вам всем.
|
|
В свой июльский отпуск старый электрик Петрович охотно вызвался помочь своей любимой теще в хоз работах на огороде. Он добросовестно выполнял все ее поручения, полол грядки, поливал огурцы, окучивал картошку, а после обеда, когда солнышко припекало особенно жарко и от тяжести тещиных котлет веки слипались сами собой, Петрович любил подремать в раскладушке под ветвистой яблонькой, которая давала блаженную прохладу в своих тенистых кудрях.
А перед сном он любил пропустить кружечку другую холодненького пивка для лучшего сновидения. Правда тещенька с женушкой не велят ему пиво пить в обеденный сон, так как после этого работник из него уже довольно квелый и не расторопный. И журили они с женой и тёщей его за это частенько.
- Да что б ты обосцался, алкаш окаянный, - крикнула в сердцах на него теща не выдержав очередного послеобеденного запоя. Но Петрович не принимал близко к сердцу негодование пожилой фрейлины и опорожнив дюжины с полторы бокалов лениво наблюдал за порхающими бабочками. Веки его тяжелели и разум проваливался куда-то глубоко глубоко.
Но в столь жаркий день пива было основательно мало и Петрович преодолевая сон побрел к пивному ларьку. Стоял знойный солнцепек, очередь казалась ему бесконечной, а позывы справить малую нужду напоминали о себе все громче и громче.
Ну наконец-то подошла долгожданная очередь. Петрович залпом вылил в себя пол ведра едреного пива, громко отрыгнул и довольный поплелся во свояси. Бредя по просёлочной дороге он зорко присматривался к кустикам, где бы можно было сходить по маленькому. Но улица была очень оживленной и нерасторопные прохожие сновали тут и там. Петрович ускорился. Из него уже начали вытекать маленькие капельки.
И вот когда стало уже совсем невмоготу он издали увидел какой-то сарайчик и пулей в него заскочил. Срывая с себя брюки вместе с пуговицами он наконец-то освободился и начал с удовольствием облегчаться. За спиной слышались где-то вдалеке чьи-то злые голоса:
- Не сцы! Слышишь? Не сцы, ты куда сцыш, ирод?
Но Петровичу было наплевать. Ему было тепло и приятно. Но его начали посещать какие-то сомнения... То что ему приятно, это само собой разумеется, но почему у него стало теплеть в ногах? Он задумался. И открыл глаза. Он по прежнему лежал в ржавой раскладушке укутавшись тузиковым пледом, а перед ним стояла в доску охреневшая теща.
- Едрыть твою сракавку, обосцался! Ей-ей обосцался, батюшкиииии! Люди добрые, бежите сюда, вы поглядите, мой зять во сне обосцался, алкаш проклятый! Щас того и гляди ещё и срать начнет.
На паскудный крик сбежались соседи человек пятнадцать и весело хохоча стали тыкать в обосцанца пальцем и фоткать его на телефонку.
Петрович охренев от происходящего, быстро подскочил, смачно плюнул в камеру новой телефону соседу и шустренько скрылся на веранде. С тех пор он больше перед сном пива не пил, а его теща ещё месяц ходила по огороду синяя как изолента с переломанными по колено руками.
|
|
...Мы были на низшей ступени лагерной иерархии. Мы были настолько младшим отрядом, что мальчики и девочки ночевали все вместе, в одной большой комнате.
Я уже не вспомню воспитателя, но вожатую Ларису помню отчётливо. Внешности совершенно заурядной, она при этом обладала необыкновенным голосом с надломленной хрипотцой. Такой голос был бы уместен во время Гражданской войны - например, после взятия Перекопа, когда, проводив взглядом последний буржуинский корабль из Евпатории и расстроившись за судьбы отечества, вошёл в лучшую ресторацию города и, вытирая пот со лба рукой с намертво зажатым в ней револьвером, просишь выгоревшим пыльным голосом холодного пива. Думаю, не отказали бы. В наше время такой голос, наверное, назвали бы сексуальным или, в среде бабулек - манящим. Помню, как на её голос оборачивались мужчины, когда мы маленьким храбрым отрядом продвигались в направлении автостанции под командованием вожатой Ларисы - как будто включался мощный электромагнит, властно поворачивая железные опилки в одном направлении. Голос этот вызывал в воздухе образы тенистых кафе-шантанов, запотевших брютов во льду и корзинок с киндзмараули, шашлыков, томящихся соком и барашков на вертеле. И волооких распутных девушек, что прижимаются бедром под столом и шепчут на ухо весёлые непристойности. И чего-то там ещё, что могло померещиться измученным советским мужчинам в 70-е.
(саундтрек:
Хэй, ромАлы,
Хэй, ловАры,
КэлдэрАры,
БахталЭс!
ДэвЭс лачО сарЭнгэ!
Хэй, ромАлы,
Хэй, ромАлы,
бахт тумЭнгэ!)
Я не знаю, была ли счастлива в любви вожатая Лариса, но я точно знаю, что она родилась не в то время и не в том месте. Мне очень легко представить, как галантные французы в Париже 17 века бьются за неё на дуэли.
Но в тот памятный год в пионерлагере этот роскошный инструмент обольщения использовался с совершенно трогательной целью - она по ночам рассказывала нам книги. По памяти, и довольно складно. Впервые я услышал "Волшебника Изумрудного города", "Старика Хоттабыча" и "Девочку с Земли" именно в её интерпретации, озвученными в темноте летней ночи её хрипловатым голосом, который переходил иногда на шёпот, а ты лежишь, замерев, и как будто невидимая рука подбирается к твоему горлу, и ты натягиваешь одеяло под подбородок, ловя каждое слово. А иногда голос вдруг поднимался и грохотал, заставлял звенеть лампочки, как будто дракон исполнил песню огня, или Илью Муромца враги почти задавили, а он распрямился во весь свой рост и всех мелких гадов-то и пораскидал, или трусливый лев стал смелым и издал рык, которого испугались саблезубые тигры. И - снова спокойный тихий голос вожатой Ларисы. В маленькое окошко над дверями видны ночные мошки, летающие циклоидами вокруг плафона. Постанывает деревянный скелет летнего домика и скрипит бронтозавровая обшивка из досок, покрытых многолетней бронёй окаменевшей краски. Тридцать детей, некоторые из которых после первого года в школе стойко ненавидят чтение и домашки, лежат полностью загипнотизированные картинами других миров.
Лагерь и не подозревал, что в самом младшем отряде по ночам происходила Магия... То ли у Ларисы был врождённый дар, то ли места были знатные, но многие из нас после этого лета подсели на хорошие книжки...
|
|