1

История с цистерной спирта напомнила то, что рассказывал мой дедушка,  царствие ему небесное! Дело было во время Великой Отечественной,  на Белорусском фронте. Случилось так, что бригада, в которой служил  мой боевой дедушка, передислоцировалась на другой участок фронта.  Задание командования было предельно жестким - в кратчайшие сроки  достичь этого участка и окопаться. Промедление - смерти подобно.  Кто слышал - знает, что Белорусский фронт - это было настоящее "мясо".  И вот, спустя несколько часов утомительного кросса, видят они, что  вдалеке, на холме - железнодорожная насыпь, а прям на насыпи - одинокий  брошенный вагон, вернее не вагон, а цистерна... Командир посылает  разведчиков, узнать, что и как. Те возвращаются возбужденные - спирт!  Целая цистерна спирта, под завязку! Ну все и бросились к ней,  к цистерне... Видимо, в то время, когда наши разведчики докладывали  своим про спирт, из окружения выходила немецкая бригада, но только  по другую сторону насыпи и тоже, видать, заприметили на взгорке  одинокую цистерну, и также послали разведчиков. И когда немецкие  разведчики докладывали своим про результат, наши уже подбегали  со своей стороны - завязался нешуточный бой! "Никто не хотел отступать".  Но кто может одолеть русского солдата ,когда его ждет такой "приз"?  Правильно - никто. Но если учесть, что "приз" - это целая цистерна,  то наши солдаты, в кураже, пошли дальше - мало того, что они отбили  цистерну, они взяли в плен всех немцев.. :))

Потом уже, в сводках военных новостей с фронта, голосом Левитана,  вещало на всю страну, что типа, славная мотострелковая бригада,  в трудных боях за Жмеринку (или как там, точно не знаю), пленила  остаточную группу войск противника, выходящую из окружения.  Знали бы все они - если бы не цистерна...

890 +

2

В плену достойна жизнь лишь та, кого пленила красота.

391 +

3

КАИР НА АФТОПУС НА ДВА ДНЯ

Вывеска на двери местного турагентства в Шарм-Эль-Шейхе пленила Дашу, и возражения мужа и пятилетней дочери пропали втуне. Выезд в час ночи, прибытие в Каирский музей в 10 утра. Девять часов в древнем, как сам Египет и разваливающемся на части "афтопусе", наши туристы провели, задыхаясь от запаха выхлопных газов, просачивающихся в салон и слушая заунывные местные напевы в исполнении водителя и гида, присевшего возле него на корточках, так как все места в это путешествие мечты были распроданы.
Далее была пробежка по Каирскому музею, где единственным, что они видели во всех подробностях, был зонт, который держала над своей головой (в сложенном виде) экскурсовод, дабы обозначить себя для группы в бурлящих водоворотах интернациональной толпы, приехавших в одно время. Мумии, украшения и прочие экспонаты были лишь быстро сменяющимся фоном погони за зонтом, осложненной необходимостью отличать нужный зонт от десятков других, так же гордо реющих над головами гидов, но чужих.
Потом все действо переместилось к пирамидам, повторившись чуть менее, чем полностью, с добавлением экзотики в виде палящего солнца и приставучих аборигенов с верблюдами, бусами и прочей атрибутикой.
Наконец наших путешественников отделили от основной массы экскурсантов, которые поехали на той же чудовищной колеснице в обратный путь, и завезли в гостиницу в непосредственной близости от пирамид. Правда между ней и пирамидами лежала живописная помойка, на которой паслись тощие коровы, что в определенной степени омрачала обещанный в буклете вид из окон.
Решив с устатку поспать, прежде чем продолжить изучение столицы, Даша расправила постель и восхитилась собственной предусмотрительности: белье было влажным, и открыв сейчас к нему доступ воздуха, Даша давала своей семье шанс вечером лечь в сухую постель.
В это время малодушный муж начал подрывную деятельность, требуя, чтобы Даша позвонила вдогонку гиду и попросила за ними вернуться. Дочь папу поддержала: из глаз полились слезы, и раздалось робкое "мама, пусть за нами приедут".
Но Даша убедила их остаться. Отдохнув, они спустились на ресепшн и попросили порекомендовать ресторан, забронировать там столик и вызвать такси. С английским у персонала того постоялого двора было сложно, как я понял иностранцы в таком месте не селились. Но худо бедно про такси и ресторан понимание было достигнуто.
В виде такси приехал праворульный Ниссан 80-х годов, с подвязанной проволокой фарой, вторая отсутствовала вовсе, и бедуином в качестве водителя. Он уверенно повез взыскующих аутентичных яств туристов, и через некоторое время попытался их высадить у Макдональдса. В ответ на недоумение он с пониманием поглядел на Дашу и протянул "ааа, гуд ресторан! ОК!" и привез их в KFC. Далее была дыра на задворках второстепенных улиц недалеко от Нила, где было конечно аутентично, но так же грязно и стремно что-либо отведать. В отчаянии Даша вспомнила, что по дороге еще на автобусе она видела знакомое название, и воскликнула: "Хайятт! Хотел Хайятт! Гоу". Водитель-бедуин почему-то с сомнением оглядел семейку, будто сомневаясь, что их туда пустят, но все же привез. Выход из такой машины возле сверкающего подъезда Хайятта произвел фурор среди швейцаров, но пустили в ресторан без проблем. Там уже было более-менее прилично, нормальное меню, говорящие по английски официанты.
Тут отец семейства вознамерился вознаградить себя за страдания столь долгого дня парой, а то и тройкой бокалов пива, хоть какого, не до капризов, на что официант сказал "Ноу алкоголь!" и пояснил, что сегодня большой мусульманский праздник и алкоголь нигде не подают.
Утром второго дня их поразили окна дилерского центра Mercedes, обильно забрызганные кровью баранов, зарезанных ночью в честь праздника, а также кишки на мостовой и прочие признаки того, что да, действительно был праздник.
Но потом началась белая полоса: индивидуальные экскурсии на комфортабельном микроавтобусе с хорошим гидом. Пирамиды и другие достопримечательности, осмотренные вне пика нашествия туристов произвели совершенно другое впечатление .
И картину завершил путь обратно в окрестности Шарма на обычном рейсовом автобусе для местных жителей: с туалетом, кондиционером, чаем и кофе и удобными креслами, который домчал Дашу с семьей за считанные часы.

515 +

4

«Она была похожа на ангела! Золотые лoкoны, лучистые глаза, бледная кожа! Такая хрупкая, эмоциональная, нежная!»

Марина сразу пленила Робера своим умением постоять за себя и невероятной улыбкой... но вот беда: Роберу в то время был 21 год, а Марине всего 11 лет...

Робер Оссейн и Марина Влади. История любви.

Встретились Робер и Марина благодаря знакомой актрисе Оссейна. Девушка как-то попросила Робера сходить с ней за компанию в гости в один большой дружный дом, где проживало милое русское семейство Поляковых. Одиль уверяла: «Будет весело. Поляковы чудные люди...»

«Ну, я и пошел.., - вспоминал потом Робер Оссейн. - Марина сразу пленила своим умением постоять за себя и невероятной улыбкой.

Наша следующая встреча произошла через много лет. Всё та же подруга попросила меня оставить несколько билетов на мой спектакль для сестёр Поляковых. После спектакля они впорхнули ко мне в гримёрку - и я пропал! Марине было тогда 16, и я так в неё влюбился! Потом размышлял, чем бы её покорить. И придумал! Пригласил её сыграть в моём фильме. Это было абсолютное нахальство, потому что Марина была звездой, а я только начинал. Тем не менее она согласилась, и мы начали работу над фильмом «Негодяи попадают в ад».

Я устраивал романтические прогулки, мы много разговаривали. Но Марина мне как-то сказала: «Напрасно! Ты не в моём вкусе. Чтобы я стала твоей женой, вычерпай ложкой океан!»

Океан, к счастью, осушать не пришлось - через 2 года Марина стала моей женой.

В день свадьбы мы не снимались, но пришли с утра на съемочную площадку сообщить счастливую новость. Потом взялись за руки и побежали, смеясь, через весь Булонский лес — расписываться.

Мы жили в огромном доме Поляковых - чаепития у самовара, беседы, игры. Быт большой русской дворянской семьи, который они перенесли в Париж. Этот быт и погубил нашу с ней семью.

Марина не хотела расставаться со своими привычками, дорогой сердцу обстановкой,а я и не предполагал, что в результате окажусь единственным мужчиной в большой и дружной женской семье!... Мы практически никогда не оставались наедине, у нас не было нашей тайны, нашего мира,нашего интимного пространства... И я стал чувствовать себя крайне неуютно. Марине не хотелось расставаться с сёстрами, родителями. А я больше не мог жить в колхозе! Мне порой казалось, что я женат сразу на всех четырёх сёстрах. Последовали годы скандалов и ссор...»

Вскоре Марина впервые надолго уехала сниматься в Швецию, в фильме "Колдунья". A Робер за это время ни разу не позвонил н не написал ей ни строчки.
Общие друзья передавали, что она переживает, грустит, и это заметно сказывается на ее актерской работе. Режиссер якобы кричал: «Дозвонитесь до ее мужа, потребуйте, чтобы навестил ее! Она же сохнет на глазах».

Вернувшись, Марина сказала eмy всего одно слово: «Прощай».

Робер Оссейн : «Потом я собрал свои вещи, Марина вызвалась проводить меня до моста, где ждали друзья, согласившиеся приютить меня у себя на какое-то время. Шли молча. Попрощались. Я пошел через мост. Встретившись с друзьями, обернулся — она так и стояла одна, такая одинокая и потерянная...Увы, назад пути не было.»

Этот брак продлился всего 4 года. Одни говорят, что Оссейн не мог смириться с растущей популярностью супруги. Просто не мог простить красавице ее успеха и не мог забыть время, когда она его отвергала и смеялась над ним.
Фильм «Колдунья» сделала из Марины звезду мирового масштаба, а Робер продолжал играть сомнительных личностей и роли второго плана. Пока в его жизни не случилась культовая «Анжелика», где он сыграл Жофрея де Пейрака.

Другие утверждают, что Марина влюбилась в летчика, ради которого бросила супруга. В любом случае пара распалась, хотя на тот момент у них уже было двое сыновей: Игорь и Пётр.

«Мы расставались мучительно – даже двое маленьких сыновей не смогли удержать нас вместе. Скажу одно: я очень любил Марину. Любила ли она?
Спросите у неё...»

После развода Робер Оссейн дважды женился и дважды становился отцом. Марина Влади ещё трижды находила своё счастье. Сначала она вышла замуж за лётчика-испытателя, владельца авиакомпании, и родила третьего сына. Затем был Владимир Высоцкий, а после – Марина стала супругой врача-онколога.

Бывшие супруги сумели сохранить дружеские отношения и общались до самой смерти Робера в 2020 году.

«Мы дружим - нельзя ненавидеть бывших жён, - говорил Робер Оссейн в одном из интервью. - Я наблюдал, как она была счастлива с Высоцким, - мы несколько раз встречались в Париже. Фраза Чехова «Скучно жить на этом свете, господа!» не про Высоцкого - он был неуёмный, с огромной душой, харизматичный… Я видел, как Марина страдала, когда его не стало, поддерживал её, когда у неё на руках умирал от рака её второй муж… Сейчас мы переписываемся, наши сыновья разъехались: Игорь на Гаити занимается добычей и продажей жемчуга, Пётр стал музыкантом.»

Говорят, Робер до самой смерти видел в ней ту юную девушку, которая его покорила, и так и не смог окончательно разлюбить...

Из Сети

125 +

5

Не моё. Потрясён.

Душераздирающая история!!!!

Я, Зинаида Партис, хочу рассказать о судьбе этой песни и о судьбе ее автора.
Наверно не найдётся читателей не молодого поколения, кому бы не были известны слова из песни конца 50-х гг.:

" Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон -
Это раздаётся в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон!
Это возродилась и окрепла
В медном гуле праведная кровь.
Это жертвы ожили из пепла
И восстали вновь, и восстали вновь.
И восстали,
И восстали,
И восстали вновь! "

Многие, конечно, могут сказать: это "Бухенвальдский набат" - Вано Мурадели. Да, это песня, которая мгновенно возвела опального, низложенного в 1946 г.(Ждановскую эру ) композитора, снова на самый гребень славы. Однако, кто же автор этих пронзительных, даже не нуждающихся в музыке, бьющих как набат, слов? Многие ли назовут автора, не заглянув в интернет? Но интернет у нас не так уж давно, всего каких - нибудь 10-11 лет, а до интернета автор слов, облетевших весь земной шар и переведённых на множество языков мира, более 40 лет оставался просто неизвестен. А ведь эта песня, 50 лет тому назад буквально всколыхнувшая весь мир, а не только советских людей, звучит очень актуально и сегодня для всего человечества, испытывающего угрозу ислама. Как же могло случиться, что автор такой песни, таких слов остался неизвестным? Очень просто: упоминание имени автора при исполнениях намеренно избегалось, не рекомендовалось. Считалось, что достаточно одного звучного грузинского имени Мурадели, и так и пошло и так оно закрепилось.

Фамилия Соболев не бросила бы тени на песню, но в 5-й графе паспорта автора стояло: еврей и имя Исаак.

Имя Исаак годилось для ленинградского собора, построенного в 1858 году Огюстом Монфераном, но для автора "Бухенвальдского набата" звучало, вероятно, диссонансом.

Автор "Бухенвальдского набата" Исаак Владимирович Соболев родился в 1915 году в селе Полонное Винницкой обл., неподалёку от Киева, в бедной,многодетной, еврейской семье. Исаак был младшим сыном в семье. Фамилия его с рождения была Соболев, благодаря прадеду - кантонисту, прослужившему на царской службе в армии 25 лет. Кантонистам в царской армии для простоты обращения присваивались фамилии их командиров. Исаак начал сочинять стихи с детства, всегда шептал их про себя. Отец, заметив, что он постоянно что-то шепчет, сказал матери озабоченно: "Что он всё бормочет, бормочет. Может показать его доктору?". Когда он окончил школу, школьный драмкружок на выпускном вечере показал спектакль по пьесе, написанной им: "Хвосты старого быта". В 1930 году умерла мать, отец привёл мачеху в дом. Ему было 15 лет: положив в плетёную корзинку пару залатанного белья и тетрадь со своими стихами, в которой уже были пророческие строчки, предсказавшие его нелёгкий в жизни путь:

" О , как солоны , жизнь, твои бурные, тёмные воды!
Захлебнуться в них может и самый искусный пловец..."

Исаак уехал к старшей сестре в Москву. Там он поступил в ФЗУ, выучился на слесаря и стал работать в литейном цехе на авиамоторном заводе. Вступил в литературное объединение и вскоре в заводской газете стали появляться его стихи и фельетоны, над которыми хохотали рабочие, читая их. В 1941 году, когда началась война, Исаак Соболев ушёл на фронт рядовым солдатом, был пулемётчиком стрелковой роты на передовой. Во время войны он продолжал писать стихи и статьи, которые печатались во фронтовой газете, там ему предложили печатать их под именем Александр, оттуда и закрепился за ним псевдоним Александр Соболев. В конце 1944 года после нескольких ранений и двух тяжёлых контузий Соболев вернулся в Москву сержантом, инвалидом войны второй группы. Вернулся он снова на авиамоторный завод, где стал штатным сотрудником заводской газеты.

Помимо заводской газеты его стихи, статьи, фельетоны стали появляться в "Вечерней Москве", "Гудке", "Крокодиле", "Труде". В редакции заводской газеты он встретил Таню, русскую, белокурую девушку - свою будущую жену, которая оставалась для него до самого его последнего вздоха другом, любимой, путеводной звездой, отрадой и наградой за всё недополученное им от жизни. Вместе они прожили 40 счастливых, полных взаимной любви, лет.
Его статьи в заводской газете о злоупотреблениях с резкой критикой руководства скоро привели к тому, что его, беспартийного еврея, невзирая на то, что он был инвалидом войны, а их по советским законам увольнять запрещалось, уволили по сокращению штатов. Начались поиски работы: "хождение по мукам". Отчаяние, невозможность бороться с бюрократизмом,
под которым надёжно укрывался разрешённый властями aнтисемитизм, порождали у Соболева такие стихи:

" О нет, не в гитлеровском рейхе,
а здесь, в стране большевиков,
уже орудовал свой Эйхман
с благословения верхов ...
.. Не мы как будто в сорок пятом,
а тот ефрейтор бесноватый
победу на войне добыл
и свастикой страну накрыл".

Здоровье Соболева резко ухудшилось и ему пришлось провести почти 5 лет в различных больницах и госпиталях. В результате врачи запретили ему работать, выдав заключение: нетрудоспособен. В довершение ко всему его жену - журналистку, радиорепортёра, уволили из Московского радиокомитета заодно с другими евреями - журналистами в 1954 году, пообещав восстановить на работе, если она разведётся с мужем - евреем. Татьяна Михайловна Соболева так вспоминает об этом: "После того, как двери советской печати наглухо и навсегда передо мною закрылись, я поняла: быть женой еврея в стране победившего социализма наказуемо".

Летом 1958 года Соболев с женой находился в городе Озёры Московской
области. По радио он услышал сообщение о том, что в это время в Германии в Бухенвальде на месте страшного концлагеря состоялось открытиеМемориала памяти жертв нацизма. А на деньги, собранные жителями ГДР, надмемориалом возвели башню, увенчанную колоколом, звон которого долженнапоминать людям об ужасах прошедшей войны, о жертвах фашизма. Сообщениепотрясло Соболева, он заперся в комнате, а через 2 часа, как вспоминает вдова поэта, он прочитал ей:

"" "Сотни тысяч заживо сожжённых
Строятся, строятся в шеренги к ряду ряд.
Интернациональные колонны
С нами говорят, с нами говорят.
Слышите громовые раскаты?
Это не гроза, не ураган.
Это, вихрем атомным объятый,
Стонет океан, Тихий океан.
Это стонет,
Это стонет,
Тихий океан".

Таня плакала, слушая эти стихи. Соболев понёс их в центральный партийный орган - в "Правду", полагая, что там ими заинтересуются: война не так давно кончилась, автор-фронтовик, инвалид войны. Там его встретили вполне дружелюбно, внимательно расспросили кто он, откуда, где работает и обещали прислать письменный ответ. Когда он получил ответ, в конверте лежали его стихи - перечёркнутые. Объяснений не было. Тогда Соболев понёс их в "Труд", где уже публиковался ранее. В сентябре 1958 г. в газете "Труд" был напечатан "Бухенвальдский набат" и там же ему посоветовали послать стихи композитору Вано Мурадели, что он и сделал. Через 2 дня Вано Ильич позвонил по телефону и сказал: "Какие стихи! Пишу музыку и плачу. Таким стихам и музыка не нужна! Я постараюсь, чтобы было слышно каждое слово!!!". Музыка оказалась достойная этих слов. "Прекрасные торжественные и тревожные аккорды эмоционально усилили мощь стихов".

Мурадели сам понёс эту песню на Всесоюзное радио, там Художественный совет передал песню на одобрение самому прославленному в то время поэту- песеннику, генералу песни, как его называли, Льву Ивановичу Ошанину.

Судьба песни, а также самого автора оказались полностью в руках Ошанина: он мог казнить и мог миловать. Соседи по Переделкино вспоминали, какой он был добрый и сердечный человек. В судьбе поэта Александра Соболева Ошанин сыграл роль простого палача, безсердечного убийцы, который своейбезсовестной фальшивой оценкой, явно из недоброго чувства зависти, а, может быть, и просто по причине антисемитизма, перечеркнул возможность продвижения Соболева на официальную литературную работу, иными словами "отнял кусок хлеба" у безработного инвалида войны. Ошанин заявил - это "мракобесные стихи: мёртвые в колонны строятся". И на песню сразу было повешено клеймо: "мракобесие". А Мурадели попеняли, что же это Вы ВаноИльич так нерадиво относитесь к выбору текста для песен. Казалось бы, всё -зарезана песня рукой Ошанина. Но Соболеву повезло: "...в это время вСоветском Союзе проходила подготовка к участию во Всемирном фестивалемолодёжи и студентов в Австрии. В ЦК ВЛКСМ, куда Соболев принёс "Бухенвальдский набат", песню оценили, как подходящую по тематике и "спустили к исполнению" в художественную самодеятельность. В Вене она была впервые исполнена хором студентов Свердловского университета и буквально покорила всех. Её тут же перевели практически на все языки, и участники фестиваля разнесли её по миру. Это был триумф!" Судьба этой песни оказалась не подвластной ни генералу советской песни, ни тупымневежественным советским чиновникам. Вышло как в самой популярной песнесамого генерала: "Эту песню не задушишь, не убьёшь, не убьёшь!.." На родине в СССР песню впервые услышали в документальном фильме "Весенний ветер над Веной". Теперь уже и здесь остановить её распространение было невозможно. Её взял в свой репертуар Краснознамённый Ансамбль песни и пляски под управлением Бориса Александровича Александрова. Было выпущено около 9 миллионов пластинок с "Бухенвальдским набатом" без указания имени автора слов. Соболев обратился к Предсовмина Косыгину с просьбой выплатить ему хотя бы часть гонорара за стихи. Однако правительственные органы не удостоили его хотя бы какого-либо ответа. Никогда он не получил ни одной копейки за авторство этой песни. Вдова вспоминала, что при многочисленных концертных исполнениях "Бухенвальдского набата" имя автора стихов никогда не называли. И постепенно в сознании слушателей утвердилось словосочетание: "Мурадели. Бухенвальдский набат". "В Советском Союзе, где государственный антисемитизм почти не был скрываем, скорее всего замалчивание авторства такого эпохального произведения былорезультатом указания сверху, в это же время советские газеты писали:

"Фестиваль ещё раз продемонстрировал всему прогрессивному человечеству антивоенную направленность политики Советского Союза и великую дружбу народов, населяющих СССР. Это членами советской делегации была исполнена лучшая антивоенная песня фестиваля "Бухенвальдский набат". Это советский поэт призывал: "Люди мира, будьте зорче втрое, берегите мир, берегите мир!". Триумф достался только композитору, который получал мешкамиблагодарственные, восторженные письма, его снимали для телевидения, брали у него интервью для радио и газет. У поэта песню просто - напросто отняли, "столкнув его лицом к лицу с государственным антисемитизмом, о котором чётко говорилось в слегка подправленной народом "Песне о Родине". И с тех пор советский государственный антисемитизм преследовал поэта до самой смерти". Майя Басс "Автор и государство".

Соболев в это время был без работы, в поисках работы, он обратился за помощью к инструктору Горкома партии, который ему вполне серьёзно посоветовал: "Учитывая вашу национальность, почему бы вам не пойти в торговлю?"

Вдова его комментирует: "Это был намёк, что еврею в журналистике делать нечего".
Иностранцы пытались связаться с автором, но они натыкались нанепробиваемую "стену молчания" или ответы, сформулированные "компетентными органами": автор в данный момент болен, автор в данныймомент в отъезде, автора в данный момент нет в Москве - отвечали всегда заботливые "люди в штатском". Во время гастролей во Франции
Краснознамённого Ансамбля песни и пляски имени А. В. Александрова (азавершал концерт всегда "Бухенвальдский набат") после концерта к руководителю Ансамбля подошёл взволнованный благодарный слушатель пожилой француз и сказал, что он хотел бы передать автору стихов в подарок легковой автомобиль. Как он это может осуществить?
Сопровождавший Ансамбль в заграничные поездки и присутствовавший при этом "человек в штатском" быстро ответил: " У нашего автора есть всё, что ему нужно!". Александр Соболев жил в это время в убогой комнатёнке, которую он получил как инвалид войны, в многоквартирном бараке без воды и отопления и других элементарных удобств, он нуждался не только в улучшении жилищных условий, он просто нищенствовал на пенсии инвалида войны вместе с женой, уволенной с журналистской работы из-за мужа-еврея.

В период самой большой популярности "Бухенвальдского набата" Соболеву стали звонить недоброжелатели-завистники, иногда звонки раздавалисьсреди ночи. Однажды один из таких звонящих сказал: " Мы тебя прозевали. Но голову поднять не дадим!.." Это уже была настоящая травля!

В 1963 году песня "Бухенвальдский набат" была выдвинута на соискание Ленинской премии, но Соболева из числа авторов сразу вычеркнули из списков: не печатающийся, никому не известный автор, не член Союза
Советских Писателей, а песня без автора слов уже не могла числиться в соискателях. Тем временем история авторства стала постепенно обрастать легендами. Одна из легенд, что стихи "Бухенвальдского набата" были написаны на стене барака концлагеря неизвестным заключённым. Мурадели, человек уже "пуганый", прошедший вместе с Ахматовой и Зощенко через зловещий ад Ждановского Постановления 1946 года, молчал,он всегда молчал, когда делокасалось Соболева. Заступиться боялся даже в "безтеррорное" время. А, впрочем,когда это террора не было? Сажали всегда, советские лагеря не были упразднены.

Чтобы отстоять своё авторство, нужно было стать членом Союза Писателей, а для этого нужно было писать определённую продукцию. Соболев же не написал ни одной строчки восхваления коммунистической партии и её вождя "отца народов", поэтому членство в СП для него было закрыто. Из под его пера выходили совсем другие стихи, не имевшие права на жизнь:

"Ох, до чего же век твой долог,
Кремлёвской банды идеолог --
Глава её фактический,
Вампир коммунистический."

Только молодым нужно объяснять, что это о Суслове.

Или: "...Утонула в кровище,
Захлебнулась в винище,
Задохнулась от фальши и лжи ...
. . А под соколов ясных
Рядится твоё вороньё.
А под знаменем красным
Жирует жульё да ворьё.
Тянут лапу за взяткой
Чиновник, судья, прокурор...
Как ты терпишь, Россия,
Паденье своё и позор?!...
Кто же правит сегодня твоею судьбой?
- Беззаконие, зло и насилие!"

А вот "афганская тема" в его творчестве. 1978 год воевать в Афганистан посылали 18 летних призывников, ещё совсем мальчишек. Вот отрывок из стихотворения:

"В село Светлогорье доставили гроб":
"... И женщины плакали горько вокруг,
стонало мужское молчанье.
А мать оторвалась от гроба, и вдруг
Возвысилась как изваянье.
Всего лишь промолвила несколько слов:
- За них - и на гроб указала, -
Призвать бы к ответу кремлёвских отцов!!!
Так, люди? Я верно сказала?
Вы слышите, что я сказала?!
Толпа безответно молчала -
Рабы!!!..."

Или:

"... Я не мечтаю о награде,
Мне то превыше всех наград,
Что я овцой в бараньем стаде
Не брёл на мясокомбинат..."
"...Непобедимая, великая,
Тебе я с детства дал присягу,
Всю жизнь с тобой я горе мыкаю,
Но за тебя костьми я лягу!..."
"....Не сатана, несущий зло вовек,
Не ценящий живое и в полушку,
А человек, подумать - человек! -
Свой дом, свою планету "взял на мушку"..."

Итак, несмотря на колоссальный всемирный триумф "Бухенвальдского набата" - его привёз даже на гастроли в Москву японский хор "Поющие голоса Японии", в Советском Союзе исполняли все самые лучшие солисты, Муслим Магомаев сделал очень волнующее блистательное представление, сопровождаемое документальными кинокадрами времён войны, музыкальным оркестром и колокольным звоном Мемориала в Бухенвальде, автору, вместо славы, подарена была нищенская жизнь пасынка - "побочного сына России".

После создания "Бухенвальдского набата" он прожил 28 лет в атмосфере вопиющей несправедливости, удушающего беззакония и обиды, и только огромная любовь к Тане, дарованная ему свыше, и безмерная ответная любовь Тани к нему помогали ему выжить, не сломаться и даже чувствовать себя счастливым и продолжать писать стихи и автобиографический роман "Ефим Сегал - контуженый сержант".

"Звоном с переливами
Занялся рассвет,
А меня счастливее
В целом мире нет.
Раненный, контуженный
Отставной солдат,
Я с моею суженой
Нищий, да богат..."

А вот ещё:

"С тобой мне ничего не страшно,
С тобой - парю, с тобой - творю
Благословляю день вчерашний
И славлю новую зарю.
С тобой хоть на гору,
За тучи,
И с кручи - в пропасть,
Вместе вниз.
И даже смерть нас не разлучит,
Нас навсегда
Венчала
Жизнь."

В 1986 году после долгой тяжёлой болезни и онкологической операции Александр Владимирович Соболев умер.
"...Ни в одной газете не напечатали о нём ни строчки . Ни один "деятель" от литературы не пришёл проститься с ним. Просто о нём никто не вспомнил..." М. Токарь

После его смерти вдова - Татьяна Михайловна Соболева с помощью Еврейской Культурной Ассоциации издала небольшим тиражом сборник стихов "Бухенвальдский набат", подготовленный ещё самим автором. Она продала, унаследованную ею от матери, трёхкомнатную квартиру, чтобы издать автобиографический роман "Ефим Сегал - контуженый солдат" тиражом 1000 экземпляров и свою повесть о муже "В опале честный иудей " - 500 экземпляров . .

Известное высказывание Федина: "Я не знаю автора стихов, не знаю других его произведений, но за один "Бухенвальдский набат" я бы поставил ему памятник при жизни". (Константин Федин (1892 - 1977) - первый секретарь правления Союза Писателей СССР с 1959 по 1971 и председатель правления его с 1971 по 1977 гг., активный участник травли Пастернака и высылки Солженицына.)

В 2002 году вдова А.В. Соболева четыре раза обращалась к президенту России В. В. Путину с письмом - ходатайством об установке в парке Победы на Поклонной горе Плиты с текстом "Бухенвальдского набата".
Четвёртое её письмо Путин направил для решения вопроса в Московскую городскую думу.
"И Дума решила... единогласно... отклонить ...".

Зато родному сынку - генералу советской песни Льву Ошанину в Рыбинске на набережной Волги установлен памятник: возле парапета Лев Иванович с книгой в руках смотрит на реку. Справедливости ради, нужно сказать, что одна песня Л.И. Ошанина, написанная им в1962 году, через 4 г. после публикации в "Труде" "Бухенвальдского набата", действительно, пленила и очаровала всех советских людей, но на мировой масштаб она не тянула. Это всем известная песня: "Пусть всегда будет солнце".

Ради той же справедливости, необходимо заметить, что Корней Иванович Чуковский в своей книге "От двух до пяти" (многие из нас читали её в детстве) сообщает, что в 1928 (!) году четырёхлетнему мальчику объяснили значение слова "всегда" и он написал четыре строчки:

Пусть всегда будет солнце
Пусть всегда будет небо
Пусть всегда будет мама
Пусть всегда буду я

Дальше Чуковский пишет, что это четверостишие четырёхлетнего Кости Баранникова было опубликовано в статье исследователя детской психологии К.Спасской в журнале "Родной язык и литература в трудовой школе". Затем они попали в книгу К.И. Чуковского, где их увидел художник Николай Чарушин, который, под впечатлением этих четырёх строчек , написал плакат и назвал его: "Пусть всегда будет солнце ".

Факты - не только упрямая, но и жестокая вещь .

Евреи - побочные дети России

" От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит как хозяин,
Если он, конечно, не еврей! "
1936 г.
"Песня о Родине". Сл. Лебедева-Кумача, муз. Дунаевского (последняя строчка - народная обработка).

"...Я плачу, я слёз не стыжусь и не прячу,
Хотя от стыда за страну свою плачу..."
1960 г.
Герман Плисецкий. "Памяти Пастернака".

63 +