Результатов: 62

52

Контракт.

Лёля умом не блистала. Да и обладая шикарными формами натуральной блондинки, от неё этого никто никогда и не требовал.
- Блондинка, что с неё взять, - думали все преподаватели, и ставили оценки больше за её красоту, чем за знание предмета. Как бы там ни было, она успешно закончила школу, а за ним и юридический.
С работой оказалось туже.
Красота, это конечно хорошо, но всем серьёзным фирмам требовались специалисты со стажем. Чего у Лёли, конечно, не было. Кое как устроилась в б/м приличную фирму. На самую низшую должность. И стала наша Лёля, как все в такой должности, перебирать и разносить бумажки по кабинетам.
Долго ли, коротко ли, но в фирму пожаловала иностраная делегация. Готовился к подписанию серьёзный контракт на сверхсерьёзную сумму.
Боссу, естественно, понадобилась экскортница.
Конечно, можно было позвонить в такого профиля фирму, и выбрать себе любую красивую дуру.
- А зачем, если есть своя, красивая? - рассудил босс. И пригласил сопровожлать его Лёлю.

После взаимых улыбок при передачи вороха документов по контракрту, босс рассудил так.
Лёле выделили отдельный стол, чтобы она с умным видом просматривала документацию, а вся делегация и босс удалились на фуршет в соседнюю комнату. Прошли выходные.

В понедельник босс вызвал Лёлю к себе.
Нельзя сказать, что его интересовало мнение блондинки по контракту, над которым долгое время работали группы специалистов с обеих сторон, а просто чтобы лиший раз полюбоваться женской красотой. Тем более с утра в понедельник.
Когда Лёля вошла в кабинет, вальяжно сидя в кресле, босс весело разговаривал по телефону. Принимал поздравления.
Рукой, не отрываясь от разговора, указал на дальнее место в кабинете.

- Так что вы скажите, как юрист, по поводу контракта? - спросил Лёлю босс, когда отложил телефон в сторону.
(То, что слово "юрист" прозвучало несколько иронично, девушка решила пропустить мимо ушей).

- Контракт со стороны заказчика сосавлен идеально, - сказала Лёля, и продолжила - а что касается нашего, русского варианта, то на 128 странце, третья строка сверху, в одном месте, в предложении, отсутствует запятая. Ну, вы же конечно знаете этот трюк с "Казнить нельзя помиловать". Так вот. При возникновении спорной ситуации, наша фирма может лишиться нескольких сотен миллионов.

- Как?! - вскрикул и подпрыгнул в кресле босс. Вы знаете китайский?!
- Только в текстовом варианте, скромно охладила пыл босса Лёля. - Ешё арабский и все базисные европейские. Но все на текстовом уровне. Разговаривать тоже немного могу, но пока стесняюсь. Мало практики с носителем языка.
У меня с детства фотографическая память, о которой я до вас никому не говорила.

- Послушайте... подойдите ко мне и присядьте поближе... как звучит Ваше полное имя?
- Ольга.
- А по отчеству?
- Ольга Николаевна.
- Так вот, Ольга Николаевна, отныне, с этой секунды, Вы, Ольга Николаевна, мой личный главый консультант!
Дополнение к должности "Главный консультант" придумаем позже.
* * *
P.S.
Многим, если не всем, хотелось бы прочитать что Лёля стала потом женой или любовницей босса. Понимаю.
Но там случилась иная история.
Фирма, с которой первое время связала свою жизнь Лёля, была дочерней. А когда слухи о её уникальном таланте очень быстро докатились до головной...
Но это совсем другая история.

53

Живём в Москве, но как и большинство жителей столицы, в театре бываем редко. А тут жене клиентка подарила два билета в Большой!
На оперу "Царская невеста"!
Да ещё и на премьеру!
Да ещё и костюмы какой-то модный дизайнер нарисовал!
Это мне жена по дороге объяснила, предвкушая зрелище.
Вечерняя Москва в слякоти и огнях, перед театром - черные дорогие авто, на ступеньках - ищущие лишний билетик, все как положено)
Пришли: все нарядно, торжественная публика гуляет. Билетерша говорит другой, такой же серьезной и интеллигентной безвозрастной женщине в форменном костюме: "Сегодня САМ приехал".
Взяли у них программку. Смысла в этом нет никакого, но жена сказала: "На память". Ну ладно.
Места на третьем ярусе, сбоку, в ложе, второй ряд. С них 2/3 сцены видно только, но зал - как на ладони. Ну, не партер))
Расселись.
Хорошо, хоть зрители перед нами не крупные попались: женщина средних лет и крепкий паренек в черном форменном костюме, с проводочком за ухом. Его действие на сцене вообще не интересовало, он все в зал вглядывался, в перерыве по рации с кем-то переговаривался...
Ну, опера есть опера, актеры пели громко, зрители аплодировали истово. По другому ведь и не бывает?
Ушли мы довольные: приобщились к высокому искусству, себя показали, людей посмотрели...
И тут жена, словно услышав мои мысли, говорит: "А какой мальчик этот молодец! Слабослышащий, а в театр на оперу с мамой пришел!"

56

Голландский выпускной.
Меня всегда интересовало, как в Нидерландах происходит выпуск старших школьников. Ведь они, в отличие от наших постсоветских сородичей , аж 12-16 лет в школе учатся, с 4 лет и до 16-18, иногда 20 лет, и выпуск этих пленных долго сидевших юных созревших орлов на волю должен быть ярким впечатляющим зрелищем. Некоторые ко времени выпуска живут отдельно от родителей с подругой, работают и вообще взрослые вплоть до пьют-курят и уплаты налогов, но вот этого не надо, это далеко не у всех.
Вчера посетила выпускной в школе своей восемнадцатилетней дочери. Из приглашения были ясны только время, место и расписание проведения, но ни дресс код, но ни что делать.
Погуглила. Цветы дарить можно, но не обязательно, если отношения с преподавателем были хорошие- цветы обычно дарят, но по одному цветочку. Многие дарят цветы и шоколадки просто потому, что их детям в школе тоже в последний год все время в школе что-то дарили- куски торта, книги. Форма одежды тоже произвольная.
На всякий случай сьездила с утреца в Утрехт в известное мне место на набережной канала, где можно оптом купить хорошие цветы с биржи по оптовой цене, купила сноп крупных роз, которые домой везла с трудом. Дочка дома выбирала наряды и красилась. Весь день. Вполне ее понимаю. Впрочем, она и самодельные открытки смастерила, тем более что ментором у нее была преподаватель искусства, которая очень все самодельное ценила.
Явились. Почти все девочки в нарядах, близкиx к вечерним или бальным, юноши в костюмах, все причесанные и надушенные, родители тем более, и не одни, а с кланами, с дедушками, бабушками и собаками.
Некоторые с цветами, но наш сноп красных длинноствольных роз все-таки слишком бросался в глаза. Кажется, я опять переборщила.
После короткой речи ректора выпускников громадной школы распределили по местам гнездования менторов и отправили дипломы получать туда.
И вот наша ментор-преподаватель искусства меня поразила изяществом проведенной церемонии.
Она на кaждого ученика сочинила отдельную прощальную речь и каждому выбрала отдельный живой цветок согласно характеру, вдобавок к прощальной розе, которую подарила каждому ребенку школа. Девочке- колючему ежику декоративный артишок, юноше, все время выбиравшему в своей живописи мечи и копья как мотив, пронзительный люпин, скромной девочке хризантему, стремительноj девочке дельфиниум, юноше с длинными белыми волосами , недавно приехавшему из Японии и трудом вписывающимся в нидерландскую систему- орхидею с раскидистыми белыми лепестками.
Моей дочери вручили сиреневую розу и гортензию с крупными фиолетевыми цветками ( это ее любимый цвет, но не ее любимый цветок), но с секретом- в сердцевине каждого цветка скрывалось соцветие нежно голубого цвета поменьше. Было похоже на букет фиалок, на на пристальный взгляд становилось ясно, что это совершенно другой цветок. Моей дочери все это вручили, как символ гармонии и равновесия, но со скрытым смыслом. Потому что она всегда увлекалась живописью, но поступила на биологию.
Потом был разгул из охлажденных соков и лимонадов, с закуской из начо, карпаччо, суши, шведских тефтелек под соусом и прочего, причем родителям это не стоило ни цента, учителя спели хором заранее сочиненный и разученный гимн на лестнице, все братались и обнимались, к 10 разошлись, хотя после 12 ночи раздался громогласный салют- фейерверк от остальных дипломантов с праздника одного из учеников, куда доча не пошла, потому что никого там не знала, и потому что там затевалсь попойка наконец-то по-взрослому, а такое ей не нравится.
Меня лично почему-то на том вручении дипломов порадовало особенно, что нашелся еще один как бы идеалист, который выбрал исторический факультет- это был юноша из Японии с белыми волосами, сын вернувшихся голланdских дипломатов. В то время как все выбирали практически примеnяемое, он выбрал то, что ему интересно. Молодец.
Потом все обнимались, прощались, желали друг другу лучшего. Хороший выпускной, без раздражения, потому что я своей дочери какой угодно характер припiсывала, и изысканной орхидеи, и слишком скромной хризантемы, и целеустремленнного люпина, но гармоничная гортензия? Увольте, я ее знаю, но все что угодно, но не это, она вообще не цветочек, от того у ее преподавателя и затруднения случились. Она ей такое сюрреалистическое искусство все время выдавала, что ей только чудом грибочек в виде выпускного букета не преподнесли. Ну так ведь дочь это от наивности , от всей души, слава Богу, что не обидели.
Скоро мы поедем в Рим. Увидим и галерею Боргезе, и Сикстинскую капеллу. Дай Бог, дочка посмотрит, как надо рисовать правильно. Хотя ни Лувр, ни музей Д'Орсэй, ни Маурицхауз до того ее точки зрения на живопись не изменили. Ну и Не надо.

58

Доктор Жизнь. Оглохнув и лишившись речи, Николай Бурденко продолжал спасать

11 ноября 1946 года консилиум врачей собрался около кровати профессора Николая Бурденко. Он протянул им листок, на котором было написано: «Пора умирать». Николай Нилович уходил из жизни сильным, несгибаемым человеком. Величайшим врачом и уважаемым во всем мире учёным.

Считается, что пальцы у хирургов должны быть тонкие и длинные, как у пианистов. А у Николая Бурденко были крепкие, мясистые, крестьянские руки. Над ними смеялись. Но это было в самом начале пути пензенского паренька.

У него и не могло быть других рук. Он родился и вырос в крестьянской семье бывших крепостных в Каменке. Отец, работавший писарем, хотел определить сына в духовенство: священником всегда можно было «прокормиться».

Николай с родителем не спорил, но в училище пошёл своим путём: стал читать запрещённую тогда в России литературу, заинтересовался марксизмом. А потом решил ехать учиться на врача из Пензы в университет в далёкий Томск. Родители вздохнули и отпустили. Помочь ему они не могли.

Юноша зарабатывал себе на жизнь сам: занимался репетиторством и много учился. Не пропускал занятий в университете. Своими знаниями он восхищал не только однокурсников, но и преподавателей.

Его блестящая карьера чуть не сорвалась: Бурденко присоединился к молодёжи, которая выступила с прокатившимися тогда по стране акциями протеста. Николая исключили из университета. За то, чтобы восстановили такого студента, радели профессора. И делали это не зря. Для многих Николай Бурденко стал настоящим спасителем.

Его первой войной стала русско-японская, куда он поехал помощником врача. Выживаемость раненых на ней была около 20%. Система эвакуации была выстрое-на таким образом, что многие раненые умирали от кровотечений по дороге в тыловой госпиталь. Николай Бурденко на собственном опыте убеждается, что систему надо менять.

В страшной битве под Вафангоу Николай Нилович получил боевое крещение. Медотряд расположили вдали от сражения. Николай Бурденко добился того, чтобы, в разрез с приказом, поменять дислокацию.

Добравшись до поля боя, он бросился к раненым. Не замечал ни пуль, ни осколков. Лишь позднее увидел, что его фуражка была пробита в двух местах. За спасение раненых под огнём его наградили солдатским Георгиевским крестом. Это был исключительный случай для медперсонала.

Он всегда бился за своих пациентов. И дело было не только в мастерстве хирурга. В Первую мировую войну он не постеснялся сказать в глаза принцу Ольденбургскому, который курировал военные госпитали, о бардаке, который там творится. В Гражданскую войну использовал смекалку, чтобы спасти раненых красногвардейцев от белых, захвативших госпиталь.

«Не советую ходить по палатам, – предупредил Бурденко офицеров. – У нас карантин по тифу». Белые испугались и ушли.

После Гражданской войны Николай Бурденко яростно занялся наукой и преподаванием. Его интересовало многое. Переливание крови, лечение суставов, язва желудка – это были лишь одни из тем, которым он посвящал свои работы. Он делал прорывные открытия во многих направлениях.

Но, главное, он изучал головной мозг. Николай Нилович стал во главе зарождающегося в медицине направления – нейрохирургии. Он научился удалять опухоли, которые до него считались смертельными. Его успехи и успехи его учеников были настолько велики, что нейрохирургию стали называть «советской наукой».

«Николай Нилович способствовал тому, что уровень медицины значительно вырос. Он разработал методы лечения, которыми врачи пользуются до сих пор», – отмечает заведующая отделом мемориального дома-музея Н. Н. Бурденко Дарья Сучкова.

Николая Бурденко избрали Почётным членом Лондонского королевского общества хирургов и Парижской академии хирургии. В СССР потянулись специалисты со всего мира для того, чтобы посмотреть, как врачи в молодом государстве, которое только начало отстраиваться после войн, научились так лечить.

Не все иностранцы могли понять Бурденко.

«У нас он мог бы зарабатывать миллионы, а здесь он получает копейки, да ещё передаёт свои знания ученикам. Почему?» – переводил переводчик смысл слов одного из иностранных журналистов.

Николай Бурденко не жалел, что делится своими знаниями, он восхищался тем, что на его лекции студенты приходят с горящими глазами, пустых мест на его занятиях не было.

Он не мечтал о богатстве и не завидовал роскоши. Хотя зависть испытывал, но – совершенно по другому поводу: ему нравилась жизнь, которую вёл его брат Иван, работавший в Пензенской области лесником. Николай Нилович самозабвенно любил природу.

В 1941 году, когда началась Великая Отечественная, Николаю Ниловичу было 65 лет. В первый же день войны он пришёл в военно-санитарное управление.

«Считаю себя мобилизованным, готов выполнять любое задание», – заявил он. Задание ему дали: он стал главным хирургом Красной армии. На этом посту сделал столько, сколько, наверное, не удалось бы и целой команде.

Он настоял на том, чтобы военнослужащим делали прививку от столбняка, чтобы использовался пенициллин – именно грязные, инфицированные раны часто становились причиной смерти бойцов.

Он сделал так, чтобы медики как можно ближе находились у передовой и в первые часы после ранения могли оказать помощь. Он внедрил сортировку раненых и их поэтапную медицинскую эвакуацию.

Он выстроил работу военных врачей так, что в 1941-ом, самом тяжёлом году Великой Отечественной, они вернули в строй более 70% раненых. Это была величайшая победа советской медицины. В Вермахте в строй возвращали менее половины.

И, конечно, Бурденко оперировал. Много, порой сутками. Не щадя себя. Прямо под обстрелами противника.

«Разве стоит так рисковать, в Красной армии только один главный хирург», – говорили одни.

«Вам не страшно?» – спрашивали другие.

Бурденко в таких случаях редко отвечал и продолжал работать. Эмоции у Николая Ниловича вызывали совершенно другие вещи.

Он был назначен главой судмед-экспертов, которые расследовали преступления фашистов в освобождённых городах. Это он устанавливал, что советские солдаты погибли от того, что их сожгли заживо, а дети задохнулись из-за того, что их также живыми закопали в землю.

Это он фиксировал в документах, как именно пытали бойцов Красной армии и истязали местных жителей. В эти дни он, и без того не слишком словоохотливый, особенно много молчал. Пытался справиться с собой.

Волю эмоциям он дал позже. О зверствах фашистов он громко заявил на весь мир. Авторитет профессора был настолько высок за рубежом, что его высказывания печатали в иностранных СМИ.

Позднее задокументированные им факты легли в основу обвинения на Нюрнбергском процессе.

Бешеный ритм жизни не мог не сказаться на его здоровье. От полученных на войнах контузий он начал глохнуть. Во время Великой Отечественной войны у него был инсульт, он терял речь. Но силой величайшей воли научился говорить заново, добился того, что ему разрешили вернуться в строй.

Летом 1945 года у него случился второй инсульт, а в 1946 – третий. После него он прожил всего несколько месяцев. Урна с его прахом захоронена на Новодевичьем кладбище в Москве.

автор текста: Ирина Акишина
АиФ - Пенза. 11.11.2023

59

БУБЛИЧКИ

60-е годы. Киев. Подол. Ходить с бабушкой на базар требовало от сопровождающего большого терпения. Трудным было туда просто дойти. Постоянные здоровканья через короткое время становились невыносимы, так как моментально завязывался разговор за жизнь. Ведь моя бабушка знала всех и вся. Однако, как только мы заходили на территорию рынка, она с порога концентрировалась на товаре, а не на лицах знакомых. Бабушка всегда покидала базар с хорошим настроением и с полными кошёлками. Перепадало кое-что и мне. Моим самым желанным призом за терпение, которое я испытывал по дороге с бабушкой на базар, была покупка горячего бублика с маком и холодные пол-литра. Тогда меня интересовало исключительно молоко, которое продавалось в бумажной пирамидке. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, от обильного слюновыделения боюсь поперхнуться. Бублики раскупались моментально, как только они доставались из печи, запах вокруг стоял такой, что проходившие мимо подоляне были вынуждены сглатывать слюну. После регулярного вбрасывания новой партии бубликов скапливалась небольшая очередь.

От бабушки я знал, что здесь бубликами торговали ещё до исторического материализма, и этот магазин носил имя Бейгельмана, по имени его бывшего владельца Хаима. Хаим Бейгельман жил на Подоле в начале 20-ого века. Все его предки были бубличниками. И как Шнайдеры получили фамилию от своей профессии портного, так и Бейгельманы получили фамилию потому, что пекли бублики – по-еврейски бейгелах. Хаим Бейгельман их не только пёк, но и продавал. В результате я получал вожделенный горячий бублик и холодное молоко. И поедая это счастье на ходу, мы с бабушкой возвращались домой на Мирную.

Недавно я узнал, что на улице Мирной до начала 20-х годов жил некто Давыдов. Яков Петрович был человек творческого склада, и он пытался заработать свой кусок хлеба пером. Он писал свободно и легко, и для украинских газет использовал псевдоним Якив Орута. Он работал абсолютно во всех жанрах журналистики, начиная с новостных колонок и заканчивая стихами и фельетонами. Пописывал и коротенькие скетчи для театра миниатюр.

По дороге в редакцию заходил еврей Давыдов к еврею Хаиму Бейгельмыну и покупал себе на завтрак что? Правильно – бейгелах! Но настал 1918 год, и пронеслись по Подолу сначала петлюровские, а затем и польские погромы. Вместо того, чтобы наслаждаться бубликами, бандиты устраивали погромы. Если человек при деньгах, то долго он может выдержать это безобразие? Так, Хаим Бейгельман этого выдержать не мог и, как другие 1,8 миллиона украинских евреев, купил себе и своей семье билет на белоснежный пароход. И сбежал наш бубличник прямо на Манхэттен, где было много евреев и мало бейгельных шопов. Взял себе в жёны Эстер - венскую красавицу. И зажили они дружно и счастливо.

Давыдов, тоже не будь дурак, взял да и удрал из Киева. Но так как он не умел печь бублики, а только писал, то дальше Одессы сбежать он не смог и белый пароход в Америку отчалил без него. Он на всякий случай сменил свой псевдоним ещё раз. Таким образом, объявился в литературной Одессе подольский журналист Яков Ядов, который влился в ряды штатных сотрудников газеты «Одесские известия». Когда ему становилось скучно, то он под именем Яков Боцман пописывал фельетоны в газетёнку «Моряк». Это открыло ему двери в одесские литературные салоны, где он и познакомился с цветом одесских тружеников пера – К. Паустовским, В. Катаевым и неразлучной парочкой, И. Ильфом и Е. Петровым.

Вскоре большевистская власть, трещавшая по швам от голода и холода военного коммунизма, объявила новую экономическую политику, или коротко НЭП. НЭП дал стране воздух, народу еду, а евреям заработок. Дал он заработать и Давыдову-Ядову. Помня своё босяцкое происхождение, подолянин Давыдов стал сочинять песенки, которые мгновенно превращались в хиты, для друзей куплетистов. Достаточно сказать, что к началу 1926 года он был уже автором таких известных песен, как «Гоп со Смыком», «Лимончики», «Фонарики», «Мурка» и одним из символов нэпа – «Цыпленок жареный».

И вот как-то, в 1926 году, к нему пришёл приятель-куплетист Красавин и попросил Якова сочинить для него что-то новенькое, а то публика стала его уже освистывать за старый репертуар. Пока Красавин с друзьями гонял чаи, Ядов сбегал в соседнюю комнату. Когда он вернулся через полчаса за стол, то положил листок с новой песенкой «Бублички». На следующий же день, по свидетельству очевидцев, песню пела уже вся Одесса. Через две недели Красавин получает письмо из Петрограда от своего приятеля Утёсова, где он просит задним числом прощения, что включил красавинские «Бублички» в свой репертуар. Через месяц этот хит уже пела Москва. Так Яков Давыдов с помощью Якова Ядова отблагодарил земляка Бейгельмана за неповторимый вкус его бубликов. «Бублички» стали после «Цыпленка» вторым символом НЭПа. Эти «шедевры» своей залихватской бесшабашностью и «близостью к нуждам масс» ознаменовали вместе с остальными песнями Ядова новое музыкальное направление, который сегодня называют шансон.

Но «Бублички» шагнули далеко за пределы Советской России. Не прошло и года, как Нью-Йорк уже пел переведённую на идиш и английский популярную песню. Однажды маленькая Мина Бейгельман услыхала лёгкую по мелодии и тексту песенку на идиш, которая очень подходила к её фамилии, запомнила её и стала часто напевать. Так песенка «Бублички» попала в дом к Бейгельманам. Голос у неё был прекрасный, и шестилетнюю девочку пригласили спеть популярную уже песенку «Бейгелах» на еврейском радио.

Это первое публичное выступление Мины положило начало её музыкальной карьере и карьере её сестры Клары. Так в 30-х годах родился дуэт под названием «Сестры Бейгельман». Через какое-то время на них обратил внимание джазовый композитор Абрам Эльштейн. Он сделал смелые аранжировки казалось бы забытых мелодий еврейского местечка, джазовое сопровождение воскрешало и ностальгию по еврейским традициям и по языку идиш. Сёстры Бейгельман получили отличную вокальную школу. Научились извлекать из своих по-разному красивых голосов великолепное звуковое сочетание. Благодаря свинговой обработке, казалось, уже забытых песен, ими был создан на эстраде свой собственный стиль. Сегодня трудно найти еврея в мире, который бы не был знаком с их песенным репертуаром, сестры приобрели всемирную любовь и популярность.

Москва, 1959 год, открытие первой американской выставки. На эстраде Зеленого театра в Парке имени Горького американские эстрадные артисты устроили для москвичей концерт. Говорят, что эта популярная в Москве эстрадная площадка ещё никогда не переживала такого наплыва слушателей. На эстраде появились две еврейские красавицы, оркестр заиграл до слёз знакомую мелодию и сестрички запели очаровательными голосами «Бублички, койф майне бейгелах …». Московские евреи узнали родной, но уже почти забытый идиш. Публика рыдала от восторга. Так дочери бубличника Бейгельмана вернули «Бублички» на родину и дали песне второе дыхание, которое уже длится более 55 лет. Второй песней сёстры исполнили «Очи черные», тоже в джазовой обработке Эльштейна. Первый куплет они спели на русском языке, зал Зеленого театра ревел от переполняющих его эмоций! Если американские империалисты, главные по культуре, ставили своей задачей произвести сенсацию, то они свою цель с успехом перевыполнили.

В мире существуют тысячи Бейгельманов. Часть из них – потомки выходцев из Украины. В Америке и Израиле есть и киевские Бейгельманы. Так вот, наши сёстры Мина и Клара – дочери того самого киевского булочника Хаима и венской красавицы Эстер! Но и это ещё не всё… Девочки для простоты подрихтовали свои имена и фамилии на английский манер. В результате Мина стала называться Мерной, Клара превратилась в Клэр, а фамилию Бейгельман они переделали в Берри и дуэт стал называться просто - «Сёстры Берри»! Если бы в начале 20-х Хаиму Бейгельману кто-то сказал, что у него в Америке родятся две дочери и своим замечательным пением они завоюют весь мир, то он бы в это не поверил. Если бы подольскому журналисту Давыдову в то же время сказали, что он напишет песни, которые будут петь и любить миллионы людей вот уже несколько поколений подряд, и эти песни будут переведены на десятки языков, то и он бы в это тоже не поверил. Дочери подольского бубличника начинали свой путь к музыкальному олимпу с песни «Бублички». Всё новые поколения слушателей продолжает захватывать их замечательное исполнение.

Вместо послесловия.
Яков Петрович Ядов (настоящая фамилия Давыдов, ещё псевдонимы: Жгут, Боцман, Отрута, Пчела; 1873–1940) — поэт, писатель-сатирик, киносценарист, эстрадный драматург, автор слов широко известных песен «Бублички», «Гоп со Смыком», «Лимончики», «Фонарики», «Мурка», «Цыпленок жареный». Умер в нищете в Москве в 1940 году. Так родина отплатила одному из своих самых исполняемых песенников.

Однажды Исаака Дунаевского спросили: «Какая ваша самая любимая песня протеста?» – «Бублички», – ответил композитор. – Лучшей песни про тесто еще никто не написал!» Практически дословно сказал и сам Леонид Утёсов в своём последнем интервью Зиновию Паперному.

1990 год. Таллинн.
Наш трёхлетний сын Давид, лёжа на двух стульях с громадными советскими наушниками на голове, слушает в гостиной свои любимые песенки и носком ноги отмеривает такт. Из Москвы в Таллинн приехала Инна Генс, вся семья, сидя на кухне за праздничным столом, ждёт Давида. Докричаться до него невозможно. Наконец, как всегда жертвенная Юля поднимается и идёт в большую комнату. Она выдёргивает штекер от наушников и, стараясь перекричать магнитофон, зовёт сына к столу. В это время из магнитофона раздаётся любимая мелодия трёхлетнего Давида: «Бублички, койф майне бейгелах …».

2007 год. Мюнхен.
Наш младший сын Симон, которому тогда было 10 лет, сидя за расстроенным в доску пианино, неуверенно, но громко играет песню «Их хоб дих цу филь либ» («Я так тебя люблю») из репертуара любимых им, да и всеми нами, песен «Сестёр Берри».

Май 2009. Нью-Йорк.
Нас с Юлей в аэропорту встретила моя подружка детства Лена Грант. По дороге к ней домой мы заехали в еврейскую пекарню, которая находится на окраине Нью-Йорка, и купили что? Правильно – бейгелах!

Ноябрь 2014. Нью-Йорк.
Умирает последняя из сестёр, Клара Берри, урождённая Бейгельман.

Февраль 2015. Мюнхен.
В процессе подготовки книг о семьях моих родителей я беру у папы и мамы интервью о жизни довоенного Подола. Вдруг во время рассказа о своих детских пристрастиях мама говорит, что очень любила ходить к Хаиму Бейгельману за бубликами. Через неделю я принес ей этот текст.

Автор: Геннадий Блиндманн/Gennadi Blindmann
2015 г. Мюнхен

60

История с макроном и его приятелями, ехавшими навестить своего друга, напомнила мне дела давно прошедших дней. Или то макрониха ехала? Я совсем запутался, кто в этой семейке первый мужик, а кто второй. Вроде кто бьёт, тот первый мужик, но этих французов хрен поймёшь. Ну да это не важно. Вернее важно, но в данной истории не важно.
Короче, в то далёкое время, ещё при Союзе, мой отец был страстным рыбаком. Денег, потраченных на снасти, хватило бы на закупку рыболовного траулера. Рыбы правда было маловато. Даже разжиревший дворовой кот, хотя и был основным дегустатором, всегда смотрел на отца снисходительно и презрительно мяукал. Но того это не смущало. Он по кошачьи не понимал.
При чём тут макрон с макронихой и их другом?
Дохожу до этого.
Однажды отцу пришла в голову гениальная идея: чтобы рыба лучше ловилась, нужно использовать более продвинутую подкормку. Добавить в макуху и прочие стандартные ингредиенты коноплю.
Это сейчас легко сказать и сделать. Правительство с президентом заботится не только о себе, но и думает о народе, разрешив использование наркотиков. Ну и заодно разрешив однополые браки, чтобы два раза не вставать.
При Союзе сатрапы всё это пресекали, какие однополые браки, какие наркотики. Не думали о людЯх.

Купить коноплю был не вариант. С макроном также не выгорало, общих знакомых у нас не было, да и как через границу провезёшь? Только выращивать.
Где?
В те времена я немного боксировал, со мной в секции был студент из одной из среднеазиатских республик. По его словам, у них какой-то шутник посеял коноплю около горкома. Председатель был русскоязычным, в этом деле не шарил, а никто из местных не посчитал нужным указать ему на этот беспредел.
Обдумав такой вариант, отец его с сожалением отмёл.
Приняли решение сажать коноплю в селе, где жили дед с бабушкой.
Приняли- потому что как-то незаметно из советчика я стал соучастником в этом преступлении, постепенно превращаясь в наркобарона.
Решили-сделали. По центру огорода выделили несколько грядок, посадили что хотели. Вокруг посадили кукурузу. Чтобы не смущать пассажиров автобуса, проезжающего мимо в соседнее село, да и соседей также. Они все очень милые люди, но анекдот про трёх хохлов, два из которых обязательно предатели- не анекдот.
Кукуруза взошла хорошо, за короткий срок вымахала на пол-метра. Правда, конопля за это же время на два и продолжала расти.
Мы начали сушить сухари, но не пригодились. Как мы наивно думали, никто ничего не заметил.

Пришло время собирать урожай. Утром собрали. К вечеру полный двор просителей. Кому на рыбалку, кому на пироги, кому канареек кормить, кому хату белить (метёлки от конопли лучше любой кисти). Ну как откажешь соседям и родственникам.
К утру следующего дня подтянулись просители из соседнего села. К вечеру участковый. Но опоздал. Ему не хватило. Кто раньше встал, того и тапки.

На выходные отец собрал снасти, подкормку, сорокалитровые ёмкости для пойманной рыбы и отправился на рыбалку. Дворовой кот посмотрел на эту фигню, презрительно мяукнул и пошёл по своим делам.

Ну шо сказать. Интуиция кота не подвела. Впрочем, отец не расстраивался. Для него главное не результат, а процесс. Мать счастлива. Не нужно чистить эту мелкую костлявую рыбу. Мне вообще пофиг. Я не люблю речную рыбу, ем только морскую.
А мнение кота почему-то никого не интересовало

61

О ВЫДАЮЩЕМСЯ УЧЕНОМ И НЕПРИЯТНОМ ЧЕЛОВЕКЕ

Крупный германский ученый XX в., нобелевский лауреат по медицине 1931 г. Отто Генрих Варбург, почивший 1 августа 1970 г., ровно 55 лет назад, – одна из любопытнейших фигур в истории науки, если не сказать, экзотических. И не столько в плане чисто научных поисков, малопонятных среднестатистическому читателю, сколько в чертах его характера и обстоятельствах биографии. Недаром книжка о нем, написанная другим выдающимся ученым, учеником Варбурга и нобелевским лауреатом Хансом Кребсом, так и называется: «Физиолог, биохимик и эксцентрик».

Немало исследований посвящено как самому Отто Варбургу, так и знаменитому семейству Варбургов. Варбурги заявляли себя сефардскими евреями и настаивали, что являлись выходцами из средневековой Италии. Но первый сертифицированный, так сказать, их предок зафиксирован в 1559 г., когда Симон из Касселя перебрался в город Варбург, что в Вестфалии. Его дом, построенный в 1537 г., сохранился до сих пор. Симону была дарована охранительная грамота, благодаря которой он успешно выстроил карьеру менялы и ростовщика, Среди его потомков-Варбургов было много видных фигур, и отнюдь не только банкиров. В частности, были и два Отто Варбурга. Об одном, биохимике, речь еще впереди, а другой, лет на 30 постарше, был видным ботаником, специалистом по сельскому хозяйству и страстным сионистом – президентом Всемирной Сионистской организации. В 1921 г. он переехал в Палестину, возглавил сельскохозяйственную станцию в Тель-Авиве, основал Национальный ботанический сад в Иерусалиме, но выйдя на пенсию, вернулся в Берлин, где и умер в 1938 г. – надо сказать, вовремя.

Но вернемся к нашему Отто Варбургу, который Берлин не покидал. Он вырос в подходящем семействе – отец его, Эмиль Варбург, был известнейшим ученым, профессором физики в Берлинском университете и президентом Германского физического общества, другом Эйнштейна. Отто вырос в окружении величайших умов в истории науки, и это на него повлияло. Про него говорили, что к науке у него какая-то религиозная страсть. А религиозность в прямом значении этого слова ему не мешала, поскольку полностью отсутствовала: семья была ассимилированной, отец крестился, был женат на христианке; соответственно. он крестил и Отто, но религией в доме никоим образом не интересовались.

Отто отличало сильное честолюбие: он хотел добиться не меньшего, чем его кумиры – Луи Пастер и Роберт Кох. И он сосредоточился на идее победить самую страшную болезнь XX в. – рак. В 1911 г. он получил степень доктора медицины, шесть лет работал на морской биологической станции, а в 1-ую мировую войну храбро воевал в прусской кавалерии и был награжден Железным крестом. Когда стало ясно, что немцы войну проигрывают, Эйнштейн по просьбе друзей написал письмо Отто, чтобы тот, как обладавший огромным научным талантом, вернулся в академию. В 1923 г. Варбург сделал открытие, касающееся питания раковых клеток, отличного от всех иных клеток, что привело его к исследованию связей между метаболизмом и раком, а также к параллельным открытиям. Варбург изучал обмен веществ в клетках опухолей, фотосинтез, химию брожения, другие вопросы. В конце 20-х он чуть не дотянул до Нобелевской премии в области физиологии и медицины, но был ей награжден в 1931 г. за открытие природы и функций «дыхательных ферментов».

С приходом нацистов начался самый противоречивый и скандальный период его жизни. Поскольку его отец был евреем, то, согласно Нюрнбергским законам, Отто относился к полукровкам (мишлинге) первой категории. Однако, в отличие от 2600 ученых-евреев, покинувших Германию, Отто никуда уезжать не собирался, заявив как-то: «Я здесь был раньше Гитлера». И вовсе не только из романтических соображений германского патриотизма, свойственного многим тамошним евреям и ему тоже. Он на самом деле терпеть не мог нацистов, но по совершенно другим, не традиционным для нас причинам. Его мало беспокоило, что нацисты делали с другими евреями. Нацисты просто мешали ему работать. Когда они ворвались в его Кайзера Вильгельма Институт клеточной физиологии , Варбург стал орать на них, что сожжет институт, как только попытаются прервать его работу. Он не поднимал руку в нацистском приветствии и отказался развесить в лаборатории нацистские знамена – для науки это было лишним.

Впрочем, высказывался на тему нацизма он редко, и в целом оставался аполитичным. Ни трагедии клана Варбургов, часть которого погибла, ни общая трагедия еврейства его не волновали. Иностранным коллегам, упрекавшим его в терпимости к нацистским антиеврейским мерам, он объяснял, что сколотил слишком хороший исследовательский коллектив и потому остался в Берлине. В Америке, по его мнению, к нему проявили бы мало интереса. В любой эмиграции, в любом месте, кроме своего института, говорил он, его работа по спасению людей от рака была бы менее эффективной, а это есть самое главное. Русские после войны предложили построить ему институт в СССР, но он отказался, после чего с гордостью говорил, что ни Гитлеру, ни Сталину не удалось выдворить его из родного института. Правда, он постарался защитить от нацистов несколько человек из своего научного окружения, но беспокоился о них не столько как о евреях, как о своей работе.

И еще Варбург был геем: он прожил всю жизнь с неизменным партнером – Якобом Хайсом, администратором института кайзера Вильгельма, – и этот факт никогда особо не скрывался. Точно так же он не позволял нацистам препятствовать его гомосексуальной практике, как и вмешиваться в работу.

Однако нацисты его не трогали ни как еврея, ни как гея, ни как нелояльного к нацизму. Сначала в силу послаблений евреям-героям 1-ой мировой войны, а потом по другой причине. Как полагает Сэм Эппл, автор недавно вышедшей книги о Варбурге, его спасла специфика научной деятельности. Гитлер был помешан на страхе перед раком, который свел в могилу его мать. Он был зациклен на онкологических исследованиях, придумывал разные теории болезни, придерживался разных антираковых диет. Даже 21 июня 1941 г., когда вступил в действие план «Барбаросса», зафиксирован разговор Гитлера и Геббельса об онкологических исследованиях. Эппл полагает, что непосредственно Гитлер и распорядился не трогать Варбурга. В итоге, в течение всего нацистского режима Варбург с Хайсом жили на роскошной вилле в Далеме, на юго-западе Берлина, поблизости от других нобелиатов и его института. Вилла с ее пятиметровыми потолками, паркетами, облицовкой дорогим камнем, с внушительной конюшней и большим манежем, была построена согласно его подробным указанием. Соседи часто видели Варбурга прохаживающимся в сапогах со шпорами, сохранившихся еще со времен его военной службы, и называли «императором Далема».

Работы продвигались весьма успешно. За 12 лет нацистского режима он опубликовал 105 статей. В 1944 г., согласно ряду источников, Варбургу собирались присвоить вторую Нобелевскую премия, уже за открытия в области ферментов, но этого не случилось: по указу Гитлера граждане Германии не могли становиться нобелиатами.

Но самое удивительное – это то, что происходило после войны. Варбург был рад, что война закончилась. Но сразу после того, как со слезами на глазах сообщив об этом своему родственнику, он немедленно попросил у него 40 литров бензина, необходимых для исследований. Работа есть работа.

В отличие от всех прочих известных деятелей, работавших при нацистском режиме и проходивших процесс денацификации, Варбург ни с какими проблемами не столкнулся. Даже во время войны он продолжал оставаться членом в Королевском обществе – старейшей международной научной академии. Американцы вернули ему институт, где он продолжал работать до 87 лет; он благополучно возобновил контакты с научным сообществом, получал бесчисленные восторженные отклики, ездил читать лекции в европейские страны и США, в 1965 г. получил почетный докторат в Оксфорде. Трое сотрудников его лаборатории стали впоследствии нобелевскими лауреатами. Послевоенные плоды его научной работы нашли отражение еще в 191 статье и трех книгах. Институт получил его имя, и каждый год, с 8 октября 1963 г., дня 80-летия Варбурга, германское Общество биохимии и молекулярной биологии присуждает медаль Отто Варбурга.

Он был абсолютным фанатиком науки. Ничего больше его не интересовало, все остальное было мусором. И, видимо, как следствие, человеком он был подозрительным и неприятным. Его никто не любил, потому что на людей, если они не являлись интересующими его учеными, ему было наплевать. Весь вспомогательный штат лаборатории, с которым Варбург работал, после войны он уволил, поскольку считал, что они стучали на него в гестапо. Отличаясь аристократическими манерами и одновременно крайним нарциссизмом, он всегда считал себя гением высшей пробы и не уставал всем об этом напоминать. Как заметил один из его коллег, если уровень самолюбования оценивать по 10-балльной шкале, то у Варбурга он был равен 20. Шведский биолог Клейн как-то привез ему раковые клетки для исследований, а когда научный руководитель Клейна попросил дать рекомендацию своему подопечному, Варбург написал: «Джордж Клейн внес очень важный вклад в исследования рака. Он привез мне клетки, с помощью которых я решил проблему рака». Хотя некоторые его научные выводы считались ошибочными после войны (потом интерес к ним снова резко возрос), сам он этого никогда не признавал. И применял свои научные достижения к самому себе. Так, к концу жизни он фанатически следовал придуманным им научным диетам, пил молоко только из надоя коров из особого стада, хлеб ел, только выпеченный в его доме, а масло и сметану сбивал на центрифуге в собственной лаборатории. Невероятно упрямый, он отказывался пользоваться вошедшими в научный оборот терминами, в частности, словом «митохондрия», предпочитая сочиненные им самим.

Его называли воплощенным Фаустом. На замечание собеседника, что иногда приходится выбирать – наука или человеческие качества – Варбург ответил, что счастлив, занимаясь наукой. Но непомерное честолюбие его оказалось оправданным. Варбург считается одним из самых выдающихся биохимиков XX в. Его номинировали на Нобелевскую премию 51 раз, с 1929 по 1952 г., сначала трижды по химии, потом по медицине и физиологии, и он входил в список претендентов на премию 7 раз.
По крайней мере, наука таким выбором должна была остаться довольна.

Из сети

62

Дорога в рай
В этом году у нас был рекордно длинный отпуск. Времени хватило на все, на море сьездили, с друзьями и родственниками переведались, все домашние дела сделали, и даже для культурных мероприятий время нашлось.
Вот о них и расскажу подробнее, вернее об одной поездке.
В один из дней муж предложил мне съездить в горы, а заодно посмотреть Райскую Церковь, ее открывают буквально пару раз в год по религиозным праздникам, 15 августа она будет открыта, нельзя упустить шанс. Я оделась для поездки в горы: ботинки с рифленой подошвой, кепка на голову, рюкзак на плечи, короткие удобные шорты и маечка едкого цвета, чтоб в случае чего спасателям можно было легко меня найти. Плюс парео в кармане, в церковь в шортах нельзя.
Уже при подъезде к месту меня поразило большое колличество машин и автобусов, никогда столько не видела. Еще больше удивило, что многие одеты были не к месту нарядно. Средний возраст «альпиниста»– 74 года. Как они вообще собираются подниматься в горы?? Чего-то в моей картине мира не сходилось...
На улице было 35 градусов и мы начали подъем по узкой извилистой тропинке. Довольно скоро увидели небольшую часовенку. Это не от слова часы, это просто малюсенькая церковь на 8-10 человек. Я на нее вообще не обратила внимания. Минут через 5 еще одну, потом еще одну. Первые две-три я вообще не смотрела. Одна, вроде бы четвертая, называлась «Венчание Марии и Иосифа», а следущая «Архангел Гавриил приносит благую весть Марии». Даже при моих очень скудных библейских познаниях, стали закрадываться сомнения... Как вы догадываетесь, потом была часовня «Рождение Христа», а за ней «Подарки Волхвов».
А вот теперь попробуйте представить себе сколько еще таких часовен будет до Райской Церкви, ведь рай- это где-то в самом конце пути. Часовен было много. Я не узнавала сюжеты, пока мы не добрались до «Тайной вечери». Сердце стучало от радости, я сказала мужу, что уже скоро будет Райская церковь. Во взгляде мужа читалось недопонимание. Для него это был вопрос из серии «сколько лет до конца школы, если я сейчас в 7 классе». Этот ответ был очевидным для всех, кроме меня. Муж у меня, как вы знаете, итальянец. Вроде бы не верующий, но все-таки рожденный в католической Италии, в отличии от меня, рожденной в атеистическом СССР. У него была детская иллюстрированная библия, а у меня «Детские и школьные годы Ильича». У него в 10 лет было первое причастие в церкви, а меня в 10 лет торжественно приняли в пионеры. Именно поэтому он знал, что от «Тайной вечери» до рая еще предстоит долгая дорога, а для меня это было полным сюрпризом. Мы продолжали идти в гору. Кто-то обгонял нас, кого-то обгоняли мы. Некоторые путники от усталости и жары разворачивались обратно. Другие говорили, что даже с остановками, но надо обязательно дойти до этой церкви, потому что это приблизит вас к Богу. Даже обещали, что на горе на нас снизойдет просветление.
После тайной вечери был суд Пилата (я так поняла), восхождение на Голгофу, ряспятие, воскрешение, встреча с Марией Магдаленой и вознесение на небеса. И вот теперь в соответствии с библейскими канонами, перед нами открылась прямая дорога к Райской Церкви. Мы вышли на нее уставшими, грязными и растрепаными. Некоторые паломники даже делали нам замечания, что негоже в таком виде в храм Божий заходить.
У меня появилось несколько вопросов, но я благоразумно промолчала, чтобы не сеять смуту в храме Божьем. Может кто-то из вас знает, почему изнурительный подъем по жаре приблизит вас больше к Богу и раю, чем, например, купить в аптеке лекарство больной соседке, или помочь дотащить сумку старушке, или подвезти в дождь до дома «безлошадного» коллегу, или навестить старенького одинокого родственика и попить с ним чаю. Наверное все эти варианты не доставляют так много страданий, как 2 часа в гору по жаре по тернистой тропинке с колючими ветками. Еще меня интересовало, как путник после такой дороги может хорошо выглядеть, чтоб никого не смущать своим видом в храме Господнем. И, если первый вопрос остался без ответа, то для ответа на второй достаточно было одного взгляда по сторонам. Возле входа в церковь мирно жевали травку мулы и ослики. Там внизу их давали на прокат, они сами знают короткую дорогу и за небольшие деньги отвезут вас прямо в райскую церковь без промежуточных остановок.
И вот тут в храме на вершине горы на меня действительно снизошло прозрение... Эта церковь была точным отражением всей нашей жизни. Кто-то, потея и натирая мозоли, сам добирается до «своего рая», кто-то не выдерживает нагрузки и разворачивается на половине пути, а кто-то доезжает до рая с комфортом на чужом горбу.

12