Результатов: 67

51

Когда я был маленьким, родители иногда брали меня с собой на работу. Мама работала в газете «Юный Ленинец», это был наш молдавский вариант «Пионерской Правды». На меня там никто не обращал внимания. Мне давали лист бумаги и карандаши. Рисуй, сколько влезет! А вокруг носились сотрудники. Мне надо сдавать материал срочно! Завтра в номер!
Взрослые в редакции не обращали на меня никакого внимания. Например, к маме в кабинет приходила молодая сотрудница Анжела, пожаловаться на своего мужа. Анжела рассказывала очень интересные вещи, совсем меня не стесняясь. Она работает, а муж нет. Он пишет киносценарий. И из-за Анжелы у него нет вдохновения. Вчера, после очередного разногласия с Анжелой, ее муж в одних трусах выбежал на заснеженный балкон, и лег на бетон.
- Я простужусь и умру, - сказал он. – И ты будешь виновата!
Логика Анжелиного мужа была мне не до конца понятна. Ведь он же сам выбежал на балкон. Она его не заставляла! Так почему же она будет виновата?
У мамы на работе я узнал много нового о людях. Расширил свой кругозор. Ведь у нас дома папа никогда не выбегал в одних трусах на балкон. А оказывается, люди так делают.
Редакция газеты «Юный Ленинец» находилась на 4-м этаже Дома Печати. У нас в Кишиневе все редакции всех газет были в этом здании. Все журналисты республики в одном доме. Очень удобно крутить романы! В Москве все редакции в разных зданиях, и там с этим делом немного сложнее.
Но неважно, я понял суть жизни взрослых. Их жизнь состоит из двух составляющих. Они крутятся, работают, сдают материал в номер. Это первая составляющая, второстепенная. Для отвода глаз. Но главное – они с утра до вечера изменяют супругам, и трахаются со всеми на работе. И говорят между собой в основном об этом. Это – суть жизни.
Иногда, гораздо реже, я приходил с папой на его работу. Папа работал в редакции журнала «Кодры». Орган Союза Писателей МССР. Писатели очень сильно отличались от журналистов. Здесь никто не работал. Ведь если ты заведуешь в «Кодрах» отделом поэзии, то ты за один день можешь раскидать поступившие стихи на номера журнала на два года вперед. Поэтому писатели никуда не носились, а сидели в кабинетах, и точили лясы. Единственное, что они делали, они работали с приходившими в редакцию авторами. Скажем, когда заходил поэт Савостин, то зав. отделом литературной критики Миша Хазин играл с ним в шахматы. Партий 10 подряд. Партия – рубчик. Савостин всегда выигрывал, возможно поэтому он приходил часто, в качестве дополнительного заработка.
Ха! Миша Хазин как-то рассказал смешную историю. Он ехал в Москву на поезде, и с ним в купе (СВ вагон) был какой-то старичок. Сыграли в шахматы. Миша легко выиграл. Сыграли еще раз, а потом еще. Миша опять выиграл.
- Вы великолепно играете! – воскликнул старичок. – Вы гроссмейстер?
- Нет, перворазрядник, - ответил Миша.
- Надо же! – воскликнул старичок. – Я на работе играю, и у всех всегда выигрываю!
- А кем вы работаете? – спросил Миша.
- Я президент молдавской Академии Наук, - представился старичок.
Мне эта история показалась необычайно поучительной. Старичок был начальником, и играл с подчиненными. А они ему специально проигрывали. Ха!
У папы на работе я проникся большим уважением к Советской Армии. Часто в редакцию заходили авторы, генералы 14-й армии, расквартированной в Тирасполе и Бендерах. Оказывается, у генералов в мирное время куча свободного времени, и они массово пишут стихи. И приносят их в редакцию. Где их стихи с уважением читают, и объясняют, что надо еще немного поработать над формой. Генералы ничуть этим объяснениям не огорчались, а открывали портфель и доставали бутылку коньяка и сухой венгерский сервелат.
Беседа переходила с литературных проблем на общемировые, и я был поражен свободомыслием советских генералов. Они ничего не боялись и говорили все, что думают. В том числе и об этом старом пердуне, генеральном секретаре ЦК КПСС. У нас в школе такого себе не позволяли никогда. Мне очень нравились военные.
Если у мамы на работе журналисты меня не замечали, то у папы на работе писатели проявляли ко мне неподдельный интерес.
- А что ты сейчас читаешь? – спрашивали они.
Я читал исключительно научную фантастику и начинал им пересказывать сюжет очередной книги. Как звездолеты буравят космическое пространство в поисках братьев по разуму.
И вот тут я заметил разницу между русскими писателями и писателями молдавскими.
Русские писатели очень интересовались местом нашей земной цивилизации в межгалактическом сообществе. Так сказать, идеологическими вопросами.
Молдавские же писатели были более приземленными.
- А что они там едят, в своих звездолетах? – интересовались они.
Я объяснял, что у астронавтов есть разработанные в советских научно-исследовательских институтах тюбики с едой, и паста в этих тюбиках не уступает по вкусовым качествам земной еде.
Молдавские писатели кивали с покровительственной улыбкой. Но я чувствовал у них какое-то неверие в советские научно-исследовательские институты. Я понимал, что они не верят, что какие-то тюбики могут заменить шашлык из баранины, с салатиком из свежих помидор и мамалыгой. И стаканчиком молодого молдавского винца.
Я понял, что если русские писатели с радостью могли бы стать героями-астронавтами, то молдавские писатели никуда бы не полетели.
Моя дальнейшая жизнь укрепила меня в моих тогдашних детских незрелых выводах.
Есть народы, такие как русский или американский, для которых есть вещи поважнее еды. Так сказать, потенциальные астронавты. Он хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать. А есть и другие народы, такие как итальянцы и испанцы. Этим звездолеты до одного места.
На одной конференции в Севилье (совместная конференция американского и испанского математических обществ) мы пошли всей толпой ужинать. Половина толпы в ресторане была из Испании, а вторая из Америки. И тут выяснилось, что абсолютно все испанцы знают, как делается майонез. Знают рецепт. И ни один американец этого не знает.
- Хулио, - спросил я одного своего соавтора. – Откуда ты знаешь?
- Я в детстве видел, как мама на кухне делает майонез, - ответил Хулио. – И запомнил рецепт.
- Надо же, - удивился Джордж из Огайо. – Моя мама тоже что-то готовила на кухне, но я никогда не наблюдал за ней.
Из всего этого мы можем сделать вывод о том, как достичь прочного вечного мира. Есть народы, которые нападению на другие страны предпочитают вкусно покушать и выпить стаканчик винца. Вообще, страны, где люди пьют вино, редко нападают на других. Кстати, хорошее вино надо закусить чем-то вкусным, понимаете? Поэтому в этих странах и любят вкусно покушать.
А есть и другие народы, где пьют, к примеру, водку. Ну или бурбон. А водку уже неважно чем закусывать, можно даже рукав понюхать. Водка заглушает вкусовые пупырышки на языке. И эти народы не увлекаются рецептами, и дома они едят всякую херню. Вот именно такие народы и любят нападать на другие страны.
Отсюда – план действий. Считайте это моим бизнес-планом. Надо эти водкопьющие страны перевести на хорошее марочное вино. Субсидировать там цены, чтобы чем лучше вино, тем оно было бы дешевле. И надо их обучить рецептам всяких майонезов. Научить вкусно готовить дома. И тогда наступит вечный мир на Земле.

Ольшевский Вадим

57

ОДНОКЛАССНИКИ
«…дважды тебе не войти в одну и ту же реку»
(Гераклит)

У Константина Евгеньевича зазвонил телефон. Совсем не вовремя. В этот момент Константин Евгеньевич громил на планерке своих нерадивых подчиненных и из-за звонка, педагогический эффект был несколько смазан.

- Да! Внимательно!
- Привет, Костя. Не узнал, конечно?
- Нет. С кем я говорю?
- Это Туманова Лариса, староста 10-го «Б» класса. Помнишь такую?
- А, Туманова. Привет. Как дела? Чего звонишь?
- Да вот, обзваниваю всех, организовываю встречу.
- Кого с кем? По какому поводу?
- Как по какому поводу? Сорок лет с окончания школы. Разве не повод?
- Ахренеть! Сорок долбаных лет. А как вчера все было.
- Ты-то вообще ни разу не приходил, а мы ведь и на десятилетие и на двадцатилетие собирались.
- Да, что-то припоминаю, видимо не получилось тогда. Слушай, Туманова, на удивление, я очень рад тебя слышать и в принципе с удовольствием увидел бы всех наших. Даже разволновался немного. Сорок лет, да... Ладно, давай, Туманова, командуй. Когда? Где? По сколько скидываемся? А кто из наших будет?
- В следующую субботу, скорее всего в ресторане Турандот, в районе Пушкинской. А кто будет, пока не знаю, вот обзваниваю, но думаю что все придут, кроме тех кто не в Москве и тех, кто уже не с нами.
- Ну, понятно, понятно, а Маня будет? Ну, Сергей Маньковский? Он вообще, живой?
- Маня? Надеюсь что живой, пока ему не звонила.

Наступила следующая суббота. Константин Евгеньевич с большим букетом роз и с небольшим опозданием, волнуясь вошел в ресторан, в голове прикидывая текст восторженного приветствия своим одноклассникам. На ум ничего путного не шло. Ну, да ладно, бабам подарю по цветочку, а там видно будет.

Милая девушка от входа проводила Константина Евгеньевича на второй этаж и подвела к двери отдельного зала, за что и получила первую розу из букета.

Костя вошел , расплылся в улыбке и громко сказал:

- Всем здрасьте!

Человек двадцать оторвались от своих тарелок, разговоров и бокалов и тоже сказали - «Здра-а-сьте…»

Константин Евгеньевич оторопел.

Какие же они все оказались старые и некрасивые, вообще не похожие на себя молодых. Это было очень неожиданно и даже противно. Хорошо ещё свет не яркий.

Чтобы скрыть неловкость, Костя быстро раздал женщинам по розочке, женщины улыбались и тоже пристально вглядывались в лицо одноклассника из прошлой жизни.

Неловкость слегка скрасил официант, он налил Константину Евгеньевичу шампанского и начал подробно рассказывать про варианты горячего.

Костя рассеянно слушал и думал:

- Ну, неужели и я такой же старый как они? Да нет, не может быть. Ну я же не такой, я почти не пью, в зал хожу, все зубы на месте. А это кто у нас? Петухова? Сидит, наворачивает салаты. Жирная, старая корова. Фу. А ведь сорок лет назад она мне даже очень нравилась. Сейчас бы на улице встретил, ни за что бы не узнал. А этот лысый кто? Дубровин? Ой, сука, ну какой это Дубровин? Это же Федоров! Ахренеть! Точно, Федоров. А как его узнаешь? Был худой, черный и кучерявый как Анжела Дэвис, а теперь лысый и жирный как свин. А этот худой очкарик кто? Ржет, слюнями брызжет, телефоном хвастает? Павлов? Ну, да, вроде Павлов. Никогда мне не нравился.

А самое ужасное, что, если мы будем делать групповое фото, то я не буду на нем выглядеть как молоденький пацан, на фоне пенсионеров. Видимо и я тоже незаметно для самого себя превратился в старпера.

Хотя, конечно, с другой стороны, а чего харахориться? Сорок лет - срок совсем не малый. В ту ночь, когда мы бродили с гитарой по Ленинским горам, где-то родился мальчик, который с тех пор успел вырасти, стать полковником и даже уже выйти на пенсию. Сорок лет – это сорок лет. Зачем я вообще сюда приперся? Я тут всего минуты полторы, а мне уже хватило впечатлений. И говорить мне с ними особо не о чем. Да и как с ними разговаривать, если я даже узнаю их с большим трудом?

Жаль, Мани нет. Интересно он хоть жив? Вот с ним бы я с удовольствием потрепался.

Ладно, допью свой бокальчик, посижу еще полчасика, потом, не прощаясь, потихоньку пойду курить, да и не вернусь. Хотя, почему полчасика? Минут пять и хватит. Хорошего понемножку, уже находился по тихим, школьным этажам...

По коридору прошел человек и машинально глянул в открытую дверь. Константин Евгеньевич встретился с ним взглядом и аж вскрикнул:

- Маня! Маньковский!

Костя узнал Сергея Маньковского за тысячную долю секунды, хоть и не осталось в нем ничего от того маленького мальчика, а в то же время, осталось все.

Седовласый Маня остановился, заулыбался, шагнул через порог и тоже загорланил:

- Костя! Здарова! А что ты здесь делаешь? Мы же все тебя ждем, мы за стенкой сидим, тут, в соседнем зале…

66

"Атеист"

1. "Когда я был маленьким, у меня тоже была бабушка. Но за все эти годы я не смог огорчить ее до смерти. А Иночкин смог!"

Я не дотянул до уровня Иночкина и не был причиной. Тем не менее, зимой 1975 года одна из моих бабушек, та, что по линии отца, огорчилась и.......

Папа застрял по погоде в аэропорту г. Тбилиси и на мероприятие не успевал. Поэтому телеграфировал семье, обязательно быть на похоронах и максимально помочь во всём, о чём попросят. Мама подчинилась и быстренько собрав меня и старшую сестру, выдвинулась на малую родину в п. Лосиный Свердловской области.

Для понимания дальнейших событий надо сообщить, что моя бабушка была старой закалки человеком, перенёсшим такое, чего не под силу большинству. В 1937 её мужа, руководившего оркестром в Вятской губернии, закрыли по статье за то, что исполнял на танцах "антинародный" джаз, а после отправили копать уран для нужд страны. Где он спустя непродолжительное время стал вдруг светиться по ночам и скоро сгинул в невыносимых мучениях. Тогда матриарх, прикинув варианты, не стала дожидаться дальнейшего развития событий и свинтила подальше от "бдительных" соседей. А именно на Урал, где устроилась на торфоразработки и пахала в две смены, пытаясь не дать сдохнуть с голоду своим четверым детям. Что собственно оказалось палкой о двух концах, поскольку дети выжили, а вот её в возрасте шестьдесят с небольшим парализовало. После чего она - видимо от безделья - ударилась в христианство, умудрившись сплотить вокруг себя все "прогрессивные силы" из числа местных богобоязненных старушек.

2. Когда наша семья прибыла на место, то старшая сестра, сославшись на то, что боится покойников, свалила к деревенской подружке. Мама, состоящая в сложных и запутанных отношениях с семьёй папы, тоже долго там не задержалась и упылила делиться бедой по старым знакомым. В итоге единственным официальным и полномочным представителем нашей фамилии на мероприятии выпало быть мне. Чем не преминули воспользоваться престарелые товарки почившей, поручившие мне в качестве жеста доброй воли почитать по усопшей Псалтирь. Чем я и занялся со всем усердием девятилетнего отрока.

Честно скажу... было ох.... как страшно, поскольку комната с открытым гробом освещалась всего десятком свечей и лампадкой перед образами. А из компании имелись лишь навязчивая книжка с трудночитаемым церковнославянским шрифтом с ятями и пара задремавших от моего заунывного прононса старушек.

Прошла вечность, когда я оторвал от ортодоксального текста усталые глаза и вознамерился попросить бабулькиных подружек подменить чтеца. Да вот только вокруг никого не оказалось. Видимо верующие пенсионерки решив, что я вполне себе справляюсь, разошлись по домам заняться вечными деревенскими делами и заботами, оставив меня в одиночестве.

Это был пи...! Хорошо, что я на тот момент ещё не успел посмотреть кино про Вия от режиссёров Ершова и Кропачёва. А иначе видимо разделил бы судьбу главного героя этого фильма и остался в памяти современников "вечно молодым, вечно пьяным".

Собрав всю волю в кулак, я двинулся к выходу и уткнулся в закрытую снаружи дверь: "Опаньки. Вот это подстава. Видимо, бабки решили делегировать ответственность и отдать тему на аутсорс. Любимая тётка вернётся с дежурства на телефонной станции не раньше восьми утра. Сестра не покажется до обеда или вообще. Мама явно прибухивает с подружками и скоро можно её не ждать. Значит дело спасения утопающих в руках самих утопающих. Нам бы только день простоять и ночь продержаться".

3. Спустя час я был вынужден смириться с положением, успокоился и чувствовал себя вполне уверенным в том, что скоро всё наладится. Либо вернутся ушлые старушки и освободят меня от почётной обязанности, либо вернётся с работы любимая тётушка и тогда тем, кто виноват в моём заточении, не позавидуешь. Поэтому забросил чтение и стал развлекать себя чтением вслух анекдотов и сольным исполнением пионерских шлягеров. А в это время.....

Догорев, погасла одна из свечей. Потом другая. Третья. Через полчаса в комнате стало темно и страшно. Стало казаться, что в пыльных углах кто-то шуршит и обсуждает, как половчее сожрать потенциального пионера.

Ну что ж, подумал я, суровые времена - отчаянные меры. После подошёл к бабулькиному иконостасу, где одиноко светила лампадка. Взял её и перекрестившись свободной левой рукой, обратился к самой большой из икон: "Дорогой товарищ бог! Извините, что не уверен насчёт вашего имени-отчества. Иосиф Виссарионович? Вы здесь? Если да, то поймите меня правильно. Мне надо книжку читать и свет нужнее, а то есть такая вероятность, что мою единокровную бабулю из-за моей халатности могут отправить не по тому адресу, который она планировала. К примеру в Ад или Чистилище. Что, согласитесь, несправедливо".

Прошло ещё два часа. Товарищ бог никак не отреагировал на явное неуважение, чем вызвал мой скепсис по поводу его существования. Поэтому я на время оставил чтение религиозной литературы и вернувшись к иконостасу, стал задавать неудобные вопросы: "Почему Вы, уважаемый, так плохо работаете? На Земле чёрт-те что творится. Луиса Корвалана вот осенью посадили. А Анжела Дэвис свободу получит? Во Вьетнаме не пойми что происходит. С болезнями и детской смертностью полный бардак. Апартеид опять же распоясался. Доколе? Поэтому делаю выводы, что вы, товарищ Бог, или прокрастинатор или, что вполне вероятнее, Вас просто нет".

Спустя два часа меня, так и не дождавшегося внятных ответов от бога на вполне резонные вопросы, выпустила на свободу вернувшаяся со смены тётка. Я оделся и вышел в морозное утро. Вдумчиво посмотрел на восток, где занималась заря нового дня. Прислушался к себе и вдруг осознал окончательно и бесповоротно, что разочаровался в религии. А после, плюнув в знак протеста в затянутое облаками хмурое небо, пошёл записываться добровольцем в анархический батальон.

67

- Санек, а ты можешь рассказать пусть страшное, но смешное? Из своей работы естественно.

- Страшное и смешное… Что-то ничего в голову не идет. Хотя могу рассказать о страшном сексе, а уж смешно или нет тебе решать.

- Ну-ну, я весь во внимании.

- Короче дело было где-то год назад, довелось мне ехать в командировку километров за триста. Все ничего, но кушать хочется всегда. Решил остановиться на стоянке где дальнобой кучкуется. Смотрю между фурами пространство, туда и занырнул. Машину глушанул и пошел посмотреть что нибудь в кафе и магазине. А тут они. Я так понял одна «мамочка», а рядом с ней девочка «на выданье». И все бы ничего, если бы одна не крикнула мне, не желаю ли я девушку? Я, вроде и реагировать не хотел, да вторая пробурчала довольно громко, мол чего ты к нему пристаешь может он импотент. Пришлось развернуться. Подхожу, говорю, привет девчонки. А правда, ходят слухи, что вы своим профессионализмом и мертвого поднять можете?

Та, что мамочка походу сразу взяла быка за рога.

- Да нам это как два пальца об асфальт. Конечно сможем, все зависит от уплаченной суммы. Вон, Анжелка, уж кого только не поднимала. Скажи, Анжела?

Та была более конкретна, внимательно меня рассмотрела и произнесла:
- Бабло надеюсь у тебя есть? – я молча кивнул головой в знак согласия. – Ну пойдем к тебе в машину, по дороге все объясню.

По пути к моей лайбе она все перечисляла тарифы – это мол столько, это столько, ну а это хотя для нее и табу, но за столько она может и согласится.

- Анжела, да ты сделай свое дело, заплачу сколько надо. Тут и машинка моя нарисовалась. Я боковую дверку отодвинул, а он там лежит. Не молодой конечно, но красивый, в костюме и белой рубашке да при галстуке. И гроб лакированный-резной. А кругом цветы, цветы и на венках, и в вазоне. Приступай, говорю, сделай клиенту приятное напоследок.

Сначала видел только ее широко раскрытый рот. А потом такие же глаза. Больше ничего не успел рассмотреть. С места стартанула так, что я даже пожалел, что не ее тренер по бегу. Областные мы бы точно взяли. Кричу ей вслед – куда же ты, ты же обещала. Я заплачу сколько надо! Но она только ходу добавила. И я понял, что с областью я погорячился. С ее темпом мы и на республиканские могли претендовать.

Пока со стоянки выезжал, смотрел, смотрел, но не Анжелу не "мамочку" так и не увидел. Зато мысль, что водилой на катафалк устроился стала не такой уж грустной...

12